Дело Локвудов - [31]

Когда стало ясно, что война продлится не два года, как он предсказывал, а гораздо дольше, Мозес Локвуд уговорил сына подать прошение о производстве в офицеры. Сам же, не предупредив Авраама, поехал к Джейкобу Болцу, члену палаты представителей от округа Лантененго, и без обиняков потребовал, чтобы тот содействовал производству сына в офицеры и назначению в Вашингтон, в военное министерство. Если это не будет сделано, сказал Локвуд, причем сделано быстро, то он использует все свое состояние и свой авторитет раненого солдата, чтобы на выборах выставить на место Болца собственную кандидатуру. Болц проявил сговорчивость, и Авраам Локвуд, новоиспеченный второй лейтенант, стал служить родине в качестве адъютанта генерала квартирмейстерской службы. Особенно его ценили за молодость и привлекательную внешность на приемах в иностранных посольствах. Его знания французского языка было более чем достаточно для светского общения, и он являл собою приятный контраст пожилым полковникам и генералам, представлявшим Север на дипломатических балах. Он знал, что попал сюда не случайно, но не был на отца в обиде. К концу войны он оставался цел и невредим, и то время как более половины его однокашников погибло.

Не стройный, но худощавый, не веселый, но остроумный, не ласковый, но сладострастный, Авраам Локвуд вырос и возмужал в атмосфере настороженности и обособленности от внешнего мира, воцарившейся в доме после вынесения отцу оправдательного приговора. Самому Аврааму, открытому и общительному по натуре, не возбранялось играть с мальчиками его возраста; что касается отца, то для Авраама стало привычным видеть на его ночном столике крупнокалиберный револьвер рядом с карманными, на цепочке, часами, бумажником, носовым платком и кучкой разменных монет. Кроме того, Авраам знал, что в ящиках письменных столов в конторе и домашнем кабинете лежали всегда заряженные настоящие «кавалерийские» пистолеты. На ночь двери запирались всегда тщательнейшим образом, и, когда вокруг его дома выросла каменная ограда, увенчанная пиками, товарищи Авраама стали отпускать насчет этой «крепостной стены» остроты, которые слышали от своих отцов. Иногда он гордился тем, что его отец застрелил двух человек, иногда же стыдился. Другие отцы ничего подобного не совершали, и Авраам Локвуд видел, что друзья восхищаются его отцом; но дело в том, что восхищались-то они его отцом, а он не хотел, чтобы его отец слишком уж сильно выделялся среди других. Смущало его и то, о чем, к счастью, друзья ничего не знали: Мозес Локвуд в семейном кругу был ласков, внимателен и великодушен, чего нельзя было сказать о других отцах, традиционная суровость, отчужденность и откровенная жестокость которых держала детей в постоянном страхе.

В университете, вдали от дома, Авраам Локвуд увлекался не столько книгами, сколько светской стороной студенческой жизни. Отец присылал ему крупные суммы, и он свободно тратил их на одежду и на развлечения со своими новыми друзьями. Наличие денег позволяло ему участвовать в азартных играх с довольно высокими ставками. Он научился играть в вист, и его пригласили в клуб, где играли в новый, двойной вист. Для Авраама Локвуда, выходца из провинциальной Шведской Гавани, это приглашение означало крупную победу, поскольку остальные члены клуба были старшекурсники, родители которых принадлежали к ben ton[7] Филадельфии и соседних штатов Делавэр, Мэриленд и Нью-Джерси. Если бы Локвуд был просто хорошим игроком в вист, то на него не обратили бы внимания; главное заключалось в том, что все без исключения члены клуба считали его славным малым. Он носил на галстуке клубный значок — золотую булавку в виде вопросительного знака, — служивший ему украшением (он и был украшением); он знал, что членство в клубе «Козыри» вернее сулит ему блестящее послеуниверситетское будущее, чем членство в «Зета Пси».

С «Зета Пси» и в «Козырях» считалось само собой разумеющимся, что Авраам Локвуд, красивый, умный, при деньгах, принадлежал к известному состоятельному семейству Локвудов. Сам он тоже считал само собой разумеющимся, что его считали родственником тех Локвудов; в результате никто не задавал ему прямых вопросов, что избавляло его от необходимости давать уклончивые ответы и, таким образом, навлекать на себя подозрения. Лишь однажды он солгал, упомянув как бы между прочим, что большинство его родственников (отец был исключением) училось в Йельском университете. В некотором смысле это была полуправда: многие более близкие потомки Роберта Локвуда, приехавшего в Уотертаун в 1630 году, действительно учились в Йельском университете, причем никто, в сущности, не оспаривал предположения, что Авраам Локвуд имел какое-то отношение к этому предку. Во всяком случае, членам клуба «Зета Пси» и особенно клуба «Козыри» казалось, что Авраам Локвуд, сын финансиста из северного штата, вполне соответствует их представлению о джентльмене.

«Козыри», коих насчитывалось двенадцать человек, заключили с некоей мисс Адамсон соглашение, предоставлявшее ей права фактической хозяйки клуба. Она имела на Джунипер-стрит дом, где жила вместе со служанкой. В отличие от студенческих организаций, обозначаемых буквами греческого алфавита, и аристократических обществ, «Козыри» не признавали тайных ритуалов; даже из названия этого клуба каждому было ясно, чем там занимаются. Однако само собой разумелось, что «Козыри» не посвящали посторонних в то, о чем они говорили и что делали на своих сборищах. Не подлежали огласке ни станки за карточным столом, ни характер соглашения с Фиби Адамсон. По условиям этого соглашения, любой член клуба, если испытывал в этом потребность, мог посетить Фиби Адамсон, и та обслуживала его. Если приходило сразу слишком много желающих (больше двух), то Фиби посылала свою служанку за другими женщинами из числа специально отобранных ею гостиничных горничных, домашних работниц и продавщиц, желавших подработать на стороне. За каких-нибудь два часа Фиби удавалось собрать у себя дюжину молодых женщин. В этих оргиях Авраам Локвуд бывал блестящим партнером. Природа наделила его недюжинной мужской силой, за что ем справедливо прозвали Жеребцом.