Дело государственной важности - [31]

И в довершение всего — подпольная газета «Служба информации» с ее тиражом в тысячу экземпляров и типографским исполнением, о которой донес рапортом Штрюбнинг!

Кто рискнет доложить Гитлеру правду?

Нет. Только не он, Гиммлер! Нетрудно было вообразить, что ждет его в ставке, если Гитлер узнает, что одна из явок «берлинцев», раскрытая случайно, функционировала под боком у полицай-президиума на Александерплац! Здесь, в кабинете зубного врача Курта Гесса, встречались функционеры и связники. Еще одну явку Штрюбнинг и его помощник Хабекер нащупали в пригородном поселке Маркварт. Для контактов подпольщики использовали прогулочные лодки, беря их, в частности, на базе, организованной для чинов СД!

Гиммлер осторожно и постепенно сузил поток информации гестапо, устремленный в личную канцелярию фюрера — КДФ, и добился того, что на стол фюрера сводки ложились все реже и реже, не отвлекая Гитлера от главной работы — подготовки плана нападения на СССР. Этот шаг показался Гиммлеру тем более верным, что ОКБ — Верховное главнокомандование вермахта отшлифовало последние детали директивы № 21, закодированной как «Вариант Барбаросса».

Над ним три года корпели генералы генштаба и ОКВ. Первооснову его по рекомендациям покойного Шлифена создал генерал-майор Эрих Маркс. Его дополнили и развили Грейфенберг, Кейтель и Йодль. В конечном счете план вобрал в себя все, что могли дать имперские стратеги, — от идей Шлифена до проекта, побочно созданного в ОКВ и получившего поэтическое название «Этюд Лоссберга».

Директива № 21 была не просто военной и не просто политической.

За войсками, специально проинструктированными, были сконцентрированы полицейские дивизии СС, особые команды, группы по уничтожению. Им надлежало, не испытывая жалости, убивать, жечь, планомерно грабить. Объектом их деятельности было мирное население.

В тылах СС — заранее сформированные, укомплектованные людьми — ждали своего часа штабы имперских комиссаров советских земель, сельскохозяйственные, трудовые, промышленные фюреры, администраторы всех разрядов — от глав городской администрации до комендантов участков. Им поручалось колонизовать захваченные пространства и подготовить их для заселения стопроцентными арийцами.

Кинохроникеры, корреспонденты в офицерских мундирах и униформе НСДАП, писатели из имперской палаты, художники с мольбертами следовали в обозе. Каждый шаг и каждый час должны были быть увековечены в назидание потомству и на страх врагам.

…А в имперском МИДе с этажа на этаж курьеры разносили бумажки.

Они еще не получили призывных повесток, эти курьеры, которым вскоре предстояло пополнить роты на Востоке. Их не посвящали в замыслы, ибо пушечное мясо есть пушечное мясо.

Спускаясь по лестнице после окончания рабочего дня и задержавшись у зеркала, чтобы поправить волосы, Эльзе поймала глазами отражение мелькнувшего за спиной курьера и подумала, что этому мальчишке в синей форменной курточке гитлерюгенд, быть может, не суждено постареть.

Ожидая трамвая, она продолжала думать о разговоре со Шверингом. Адольф сообщил, что был на совещании у Риббентропа, где обсуждался проект создания министерства по делам восточных территорий с Розенбергом во главе. Риббентроп терпеть не мог Розенберга и собирался протестовать в КДФ, для этой цели ему требовались аргументы, и он надеялся получить их от участников совещания.

Эльзе, недоумевая, пожала плечами: какой интерес представляет склока между бонзами?

Шверинг возразил: не в склоке дело. Министерство по делам восточных территорий! Неужели непонятно? Он повторил название еще раз, выделив слово «восточных». Добавил угрюмо:

— Пока это проект. Но Риббентроп говорил, что Розенберг подбирает штаты. Теперь прикиньте: чем эти штаты будут управлять? Польшей? Целое-то министерство! Ну, а если не Польшей, то чем же?

Прямо с работы Эльзе поехала в «Маргу».

Трамвай долго петлял, визжал тормозами. Перед глазами Эльзе качалась в такт вагону бронзовая рамочка с предостережением: «Высовывание тела из окна ввиду связанной с этим опасностью для жизни строжайше возбраняется». Рамочка была старинная, с литым узором из веточек, и Эльзе вдруг показалось странным, почти неправдоподобным, что в Германии, где людей день за днем готовят убивать, сохранилось это трогательное в своей обстоятельности предостережение, направленное на сохранение жизни. Она была реликтом, оставшимся от давнего-давнего прошлого, эта табличка в торжественной рамке.

В лавке Эльзе поджидала неприятная новость: «служанка» не приходила. Она должна была обязательно сегодня прийти — и вот не явилась. Такого раньше не бывало.

— Не огорчайтесь, милочка, — сказала фрау Рипитц добродушно. — Взвесить вам кусочек филе? Это сказка, воздушная фантазия, а не филе, вы отлично поужинаете. Ну, берете?

Она резала мясо, а Эльзе все пыталась понять, что произошло. Заболела? Задержалась в дороге?

Так ни до чего толком не додумавшись, она подцепила на палец сверток и попросила фрау Рипитц обязательно передать «служанке», если та все же придет, что Эльзе заглянет завтра в это же время. Свою просьбу она сопроводила улыбкой, стараясь выглядеть не слишком расстроенной. Доставляя хозяйке удовольствие, качнула свертком, сказала: «Вы меня балуете, фрау. Другие покупатели будут в претензии». — «Ну-ну, — проворчала хозяйка «Марги». — Ваше дело маленькое, фрейлейн: съели и молчок!» Она еще что-то сказала Эльзе вслед, но Штилле не услышала — шум улицы заглушил слова.