Дело государственной важности - [30]
Прикинув все это, Гиммлер вызвал Гейдриха. Спросил:
— Скажите прямо: брак — естественный
порок производства или следствие саботажа? Только без домыслов.
— Этим занимается Мюллер, — ответил Гейдрих. Его иссеченное шрамами лицо было непроницаемо. — Я давно предупредил вас, рейхсфюрер, что мне сложно совмещать работу в РСХА с постом имперского наместника в Праге. Оттуда не все видно.
— Так решил фюрер, — сказал Гиммлер после паузы. — И все же: ваше мнение?
Гейдрих устремил на Гиммлера тяжелый, придавливающий взгляд.
— Чиновники гестапо изъяли кучу актов на брак. Список заводов расширился. В нем фигурируют предприятия в Рейникендорфе, Мариендорфе, Темпельгофе и Аскании. Отмечено также снижение скоростей железнодорожного транспорта в пределах берлинского узла.
— Какого транспорта конкретно? Пассажирского или грузового?
— Простаивают военные эшелоны, — отрезал Гейдрих, не давая Гиммлеру желанной лазейки. А что стоило ему сказать «пассажирского» и свести вопрос на нет? — Наши специалисты занимаются исследованием графиков. По диспетчерским документам все в порядке, и причины, очевидно, лежат не здесь.
«Так где же они лежат?» — хотел спросить Гиммлер, но промолчал. Похоже было, что Гейдрих умышленно разыгрывает незнание. Не исключалось, что он может отправиться к фюреру сам — с анализом причин и программой мероприятий, — и тогда Гиммлеру придется туго.
— Хорошо, — сказал Гиммлер, принимая решение. — Пусть Мюллер подготовит обзор. Проследите сами, никому не передоверяя, чтобы все было отражено. Все до последней бракованной гайки. Такие вещи мы не вправе скрывать от фюрера.
Гейдрих кивнул и откланялся.
Отпустив его, Гиммлер записал содержание разговора и передал этот документ в архив личной канцелярии. Это было его алиби на случай, если Гейдрих рискнет обойти на повороте и доложить дело Гитлеру, минуя СС-рейхсфюрера.
Эти же соображения понудили Гиммлера снять копию с обзора Мюллера, представленного на той же неделе, и приобщить ее к документу. Проделав все это и обезопасив тылы, он поехал в резиденцию рейхсканцлера.
Протокол встречи не отразил эмоций, а лишь зафиксировал директиву Гитлера: поднять на ноги все розыскные и карательные органы и разделаться с подпольем. Если понадобится, арестовывать контингентами, устанавливая вину в процессе следствия. Ко всем без исключения подозреваемым применять меры физического воздействия.
Гиммлеру фюрер дал две декады.
В свою очередь СС-рейхсфюрер отпустил Мюллеру две недели, расширив предел его полномочий: шефу гестапо было разрешено арестовывать военнослужащих в любых званиях и чиновников любого ранга, если они прямо или косвенно будут тормозить расследование. Это было вторжение в прерогативы шефа абвера и министра внутренних дел, но Гиммлер сказал Мюллеру, что берет Канариса и Фрика на себя.
Звонки Канарису и Фрику завершили инструктаж. Они же положили начало созданию нескольких объединенных штабов для координации мероприятий. Многоступенчатая система с тысячами штатных следователей и десятками тысяч осведомителей, подкрепленная аппаратом НСДАП, пронизавшим всю Германию сетью доносчиков, заработала в бешеном ритме. И тем не менее и две недели, и две декады оказались сроками нереальными. Даже несколько месяцев спустя Гиммлеру нечем было похвастаться… Доклады Гитлеру сплошь и рядом кончались разносами со стороны фюрера. По его личному указанию были сняты с постов, разжалованы — а кое-кто и отправлен в концлагерь! — руководящие сотрудники аппарата берлинского гестапо и рефератов РСХА, что неожиданно выдвинуло на первый план Штрюбнинга, малоизвестного дотоле чиновника гестапо из реферата, занимавшегося агентурной работой.
Именно Штрюбнингу Гиммлер был обязан первыми результатами.
Осведомителям Штрюбнинга удалось проникнуть в Нейкельнскую организацию КПГ, а некоторое время спустя выйти на центральную организацию — Берлинскую во главе с функционерами ЦК Уригом и Рёмером. На ячейки накинули гестаповскую «сеть», и Штрюбнинг, выждав некоторое время, затянул петлю.
Сто пятьдесят подпольщиков оказались в подвалах на Принц-Альбрехтштрассе.
В Берлине, его пригородах, в заводских цехах шли повальные обыски. Дважды в день группенфюреру Мюллеру докладывали о находках. В одной из квартир, в тайнике, обнаружили комплекты радиоламп и детали передатчика — переменные конденсаторы и кварцы. Экспертиза установила, что их можно использовать для рации довольно большой мощности. Выходит, подполье имело или собиралось наладить радиосвязь. С кем?
Ища ответа, Мюллер распорядился усилить режим допросов. Арестованных пытали водой, током, им мозжили пальцы рук и ног, душили в петле, чтобы затем вернуть к жизни и начать все сначала.
Тщетно. Ничего нового узнать гестапо не удалось.
Визиты в резиденцию Гитлера превратились для СС-рейхсфюрера в тягостную обязанность. Что докладывать? Правду? Но она была неприемлема, ибо случаи саботажа и другие акции подполья множились, а виновных, как правило, не удавалось установить. И на сборочном заводе имперских военно-морских сил не удалось, и на тюрингском танковом не удалось. А ведь акции были крупными: в первом случае подводные лодки, намеченные к рейдированию, застряли в гаванях из-за некомплектности оборудования; во втором — комиссия отправила чуть ли не на переплавку танки, броневые швы которых разошлись при испытаниях на полигоне. А тут еще новый «подарок»: 20 тысяч взрывателей и ручных гранат, обследованных выборочно, оказались полностью негодными.
