Декабристы - [127]

Чувствуя, что это введение грешит некоторой нелогичностью, Рылеев хочет «покороче» объяснить родительнице, в чем дело: в доме Тевяшева имел он приятную возможность видеть двух дочерей его, видеть – и узнать милые и добродетельнейшие их качества, а особенно младшей. «Не будучи романистом, – говорит он, как будто бы выписывая страницу из тогдашнего романа, – не стану описывать ее милую наружность, а изобразить же душевные ее качества почитаю себя весьма слабым; скажу только вам, что милая Наталия, воспитанная в доме своих родителей, под собственным их присмотром, и не видевшая никогда большого света, имеет только тот порок, что не говорит по-французски. Ее невинность, доброта сердца, пленительная застенчивость и ум, обработанный самою природою и чтением нескольких отборных книг, в состоянии соделать счастие каждого, в ком только искра хоть добродетели осталась. Я люблю ее, любезнейшая матушка, и надеюсь, что любовь моя продолжится вечно». Эти слова очень растревожили старуху, но особенно ее озаботил конец письма. Сын извещал ее, что для того, чтобы заняться счастьем ее и милой Наташи, он хочет выйти в отставку. Он знает, что неприлично таким молодым оставлять службу, что его четырехлетние беспокойства еще недостаточная жертва с его стороны отечеству и государю за все благодеяния, которыми он от них осыпан… но что он может и не в военной службе доплатить им то, чего не додал.[443]

«Друг мой, Кондратий Федорович, – отвечала ему мать, – что пишешь в рассуждении жениться, я не запрещаю: с Богом, только подумай сам хорошенько. Жену надо содержать хорошо, а ты чем будешь ее покоить? В имении только что и можно продать один овес; и то не более как 50 четвертей… Удивляюсь я, что тебе наскучила военная служба; что ты будешь делать в деревне? Чем займешься? Скоро все тебе наскучит, и сам будешь жалеть, что скоро поспешил отставкой; можешь и женатый служить… Посуди хорошенько, чтоб не сделать Наташу несчастной, и родителей ее не заставляй раскаиваться, что они дочь свою милую отдали за тебя. Ты говоришь, люблю ее и надеюсь, что любовь продолжится вечно. Ах, друг мой, ты еще не знаешь, какая это птица – любовь! Как прилетит, так и улетит; покойный отец твой говорил мне: вечно любить тебя стану – и его любовь улетела… Женитьба твоя меня не огорчает, а что ты выходишь из службы, то меня поразило».[444]

Опасения матери насчет службы, однако, не очень опечалили Рылеева; он сознавал, что служба утратила для него всякий интерес с тех пор, как мечты о мирной семейной пристани им овладели. «Пользы служба не принесла мне никакой, – писал он матери, – и с моим характером я вовсе для нее не способен. Для нынешней службы нужны…,[445] а я, к счастью, не мог им быть и потому самому ничего не выиграю… А вот, любезная маменька, пришлите, сделайте милость, книжку с узорами для вышивания по канве, а также разноцветного бисеру. Наталия Михайловна старалась сама достать в Воронеже, но не нашла».[446]

Рылеев был решительно не в воинственном и не в походном настроении. Даже короткие отлучки в Воронеж наполняли его сердце «невыразимой тоской», и в письмах к сестре своей невесты он тянул самую сладкую любовную канитель, извещал, что бегает по городу, выбирает разные узоры для вышивания, сам их срисовывает и все думает об «Ангеле Херувимовне» и ее семье, которую просил не забывать «разлученного с милейшими для него существами воронежского труженика, от 6 часов утра до трех вечера беспрестанно мерзнущего в комиссариатских лабазах».

Наконец, освобождение его состоялось. Приказом Государя, отданным от 26 декабря 1818 г., Конно-артиллерийской 12 роты прапорщик Рылеев увольнялся от службы подпоручиком, по домашним обстоятельствам. Рылеев был на седьмом небе, хотя и признавался матери откровенно, что не без сожаления расстается со своими товарищами.

22 января 1820 г. Рылеев женился на Наталии Михайловне Тевяшевой, девице необыкновенной красоты и превосходных душевных свойств.[447] Брак обещал впереди много счастья. Как и следовало ожидать, в степного помещика Кондратий Федорович не обратился и, побывав с женой у своей матери, прожив затем некоторое время в Петербурге и проведя летние месяцы 1820 года в Малороссии, с осени 1821 г.[448] обосновался в Петербурге с намерением служить по гражданскому ведомству.

VI

Эти годы в жизни Рылеева (1817–1821) были решающей эпохой в развитии его дарования как поэта. Под наплывом искреннего чувства он овладел поэтическим настроением и формой; и прежде всего, любовь сделала его недурным лириком.

Но одновременно с развитием мирных лирических чувств, в нем пробуждался и креп также и тот боевой темперамент, который в конце концов создал из него певца гражданских добродетелей.

Пересмотрим же все, что было написано Рылеевым за то время, когда в литературном мире имя его было еще совсем неизвестно.

Прежде всего отметим его опыты в лирических любовных тонах.

Быть может, как утверждает один из его биографов,[449] он в своих любовных стихах и не избежал заимствований у Парни, у которого он мог научиться, как пылкую любовь должно облекать в поэзию, – но искренность любовных романсов и песен Рылеева нельзя приписать никому иному, кроме него самого. А стихи искренни и порой красивы. В них мало оригинального: всевозможные моменты любовной мелодрамы, неясное томление, страхи ожидания, подозрение в измене, жалобы на коварство, тоска разлуки, взывания к угрюмым Аквилонам, к завистливому Сатурну, к хладной длани Крона, прославление убогого домика, отречение от мраморных чертогов и «тучных стад» и вообще всякие классические реминисценции, без которых тогда не обходилось ни одно любовное излияние. Классицизм увлекал иногда влюбленного молодого человека за пределы скромности, и поэт заставлял Делию бросаться полунагой с постели навстречу супругу и страстно трепетать в объятиях счастливца, заставлял Лилу распускать небрежно волнистые власы по алебастровым плечам, обнажать и перси девственны, и ноги, и наконец сбрасывать покров со всех тайных прелестей… И много нескромного вообще заставлял этот классицизм говорить Рылеева, который умел, однако, и иными, не столь страстными словами, воспевать свою любовь, как это видно, например, из такого красивого романса: