Декабристы - [125]
Родитель был крайне взбешен этой сладкой риторикой, обозвал ее пустословием с чужих слов и как трезвый, поживший человек был, по-своему, прав. За напыщенной формой он не разглядел, однако, в словах сына – затаенного смысла. Все такие возвышенные тирады, часто попадающиеся и в позднейших письмах Рылеева, были неумелым выражением одного глубокого и искреннего душевного движения. Экзальтированная, доверчивая и сентиментальная душа боролась в мальчике с искушениями скептического ума, вера в людей сталкивалась с подозрением, надежды на «прелести» жизни – с первым раздумьем о ее опасностях. Рылеев стоял на распутье между двумя миросозерцаниями, – сентиментально-благодушным и критически-активным, ожидая много от жизни «светской», т. е. в данном случае от жизни за стенами училища, которое он должен был скоро покинуть.
О литераторской славе он в эти годы совсем не мечтал, если не считать весьма слабых стихов на патриотические темы[426] и маленькой поэмы на смерть некоего Кулакова, помощника эконома в корпусе.[427] Эта «Кулакиада» была самым ординарным гимназическим упражнением в стихах, описывала в насмешливом тоне кончину эконома, слезы его начальника и погребальное шествие на Смоленское кладбище и в общем подтверждала правильность суждения о ней самого автора, который говорил:
Рылеев, действительно, мнил себя воином, и ему грезились бранные подвиги. Он хотел требовать для себя чин офицера артиллерии, чин, «пленяющий молодых людей до безумия», хотел «приобщиться к числу защитников своего отечества, царя и алтарей земли нашей, приобщиться и возблагодарить монарха кроткого, любезного, чадолюбивого за те попечения, которые были восприняты о нем» во время его долголетнего пребывания в корпусе.
И эти мечты Рылеева исполнились – правда, не совсем так, как ему хотелось. Война 1812 года отшумела, прошел и кровавый 1813-й год, и только зимой 1814 года Рылеев надел эполеты прапорщика 1-ой резервной артиллерийской бригады и помчался за границу, чтобы быть свидетелем хотя бы последних событий наполеоновской эпопеи, которая тогда была на исходе.
IV
Походная жизнь Рылеева продолжалась всего полтора года, и то с перерывом. Необычайно быстро доехал он до Рейна и потом с такой же быстротой вернулся в Дрезден, где мы его и застаем в сентябре 1814 года.
В Дрездене он живет при своем дядюшке, коменданте города М. Н. Рылееве, при котором и «почтеннейшая его супруга Мария Ивановна». Рылеев очень весел, несмотря на то, что только что получил известие о кончине своего родителя и о том, что денежные дела после покойного остались в очень запутанном состоянии.[429] От дядюшки он в большом удовольствии – «дядюшка добр, обходителен, заменяет ему умершего родителя и даже выхлопотал ему какое-то место в Дрездене при артиллерийском магазине, а в день его рождения подарил ему на мундир лучшего сукна. Почтеннейшая супруга дядюшки своей заботливостью и попечением превосходит также всякое описание».[430]
Эта привольная жизнь Рылеева в Дрездене закончилась каким-то крупным скандалом. Не то его острый язык, не то какая-то выходка, – а может быть, и нечто большее, нам неизвестно, – но только русские обыватели города Дрездена обратились к начальнику его дяди, князю Репнину, с просьбой убрать досадившего им прапорщика из города – и Рылеев, потеряв место, должен был уехать после довольно бурной сцены с комендантом.[431]
Очутился он после этого со своей бригадой в Минской губернии, где скучал и хандрил, – впрочем, очень недолго. Возвращение Наполеона с острова Эльба заставило его опять выступить в поход, и спустя несколько месяцев Рылеев был в Париже. Здесь он пробыл до осени 1815 года, когда побрел назад в Россию.
Это, хотя и очень краткое, пребывание за границей должно было оказать немалое влияние на образ мыслей Рылеева. Известно, какие впечатления вынесены были нашей военной молодежью из их знакомства с Западом в период войн за освобождение. Вероятно, и Рылеев получил эти впечатления и многое передумал; говорим – вероятно, потому что ни в письмах его из-за границы, ни в его заметках и набросках нет почти никаких следов, которые указывали бы на определенную работу его мысли. С пером он за границей не расставался, и любовь к писанию в нем возросла, но писал он на самые разнообразные и в большинстве случаев совсем невинные темы. Писал сатирические стихи на русских сентиментальных поэтов, которых топил в Лете,[432] описывал сражения, переводил французские стихи, набросал историческое описание Шафгаузена, вел дневник своих прогулок[433] по Парижу; кажется, в это же время написал и легкую комедию в стиле французского водевиля.[434]
Все это были опыты еще весьма неумелого литератора, которому стихи совсем не давались. Среди этих набросков есть только один с более серьезным содержанием. Это какой-то отрывок, озаглавленный: «Нечто о средних временах».[435] Рылеев рассуждает о мраке необразованности средних веков, о суеверии, которое сковывало тогда ум, о монашестве, которое из собственных выгод старалось не выводить народ из невежества и преследовало все оригинальные умы, погибавшие нередко ужасной смертью, пока не явился Лютер – «предприимчивый, благоразумный Лютер».
