Декабристы - [122]

I

Из всех писателей, которые в 1825 году хотели видеть свои вольнолюбивые мечты осуществленными, Рылеев был наиболее заметной и признанной литературной силой. В литераторских кружках он пользовался известностью как издатель модного и много нашумевшего альманаха «Полярная звезда», и в особенности как автор «Дум» и поэмы «Войнаровский» – двух литературных новинок, очень заинтересовавших читателей. На Рылеева смотрели как на надежду российской словесности, следили за ним как за развивающимся талантом и жалели о нем больше, чем обо всех его товарищах, когда 13 июля 1826 года эта молодая жизнь оборвалась столь неожиданно. Трагизм и ужас его смерти также немало способствовали его известности, которая росла, несмотря на то, что сочинения его и его имя стали надолго достоянием лишь частных бесед и устных воспоминаний.

Видное положение Рылеева как писателя и его еще более видная роль как общественного и политического агитатора давно уже привлекли внимание исследователей, и тот, кто в настоящее время берется говорить о нем, может располагать богатым материалом. Вместе с официальными документами по его «делу» – все материалы биографические и библиографические опубликованы, и сочинения его собраны и комментированы. Существуют также биографии, с фактической стороны вполне удовлетворительные.[408]

Не вполне выясненной остается лишь литературная ценность его сочинений, весьма достойных, несмотря на то, что их художественная сторона и не может быть признана первоклассной.

За этими стихотворениями давно признана историческая заслуга, и она не требует проверки, а лишь исторических справок, которые полнее выяснили бы ее значение.

Так как служение музам не было придатком в жизни Рылеева и отражало в себе весь рост и все развитие его духовных сил с самого раннего детства, то говорить о его творчестве и умалчивать о его жизни – значило бы говорить о признаниях и убеждениях искреннего человека, не упоминая о том, как и при каких обстоятельствах они сложились и были высказаны. Необходимо поэтому припомнить общеизвестное. Стихи Рылеева – вплетенные в рассказ о его жизни – много выиграют и в смысле, и в силе.

II

Краткая жизнь Рылеева была полна впечатлений и тревог – внутренних и внешних. С детских лет привыкал он к напряжению ума и воли, и боевая склонность характера при мягком сердце обнаружилась и окрепла в нем очень рано.

Действительно, редко кто из передовых людей того времени обладал таким подвижным, легко воспламеняющимся темпераментом, такой прямолинейностью в достижении намеченной цели: и эти качества с общим сентиментальным, задумчивым складом его души составляли весьма оригинальное сочетание. Вся жизнь его была порывом и мечтой, стремлением и раздумьем, вспышкой, полной веры в себя, за которой нередко следовали нервная усталость и смиренье.

Мирного, счастливого детства Рылеев (родился он в 1795 г.[409]) не знал. Детские годы в семье были омрачены отсутствием отцовской любви и постоянным страхом и грустью при виде терпеливой и пугливой заботливости матери. Кроткая женщина, – она, если верить рассказам, отсиживала иногда в погребе собственной усадьбы за свои размолвки с мужем. Она очень любила сына и защищала его от незаслуженной суровости отца.

Так говорит семейное предание, и оно находит себе подтверждение в словах мальчика. Когда на двенадцатом году Рылеев был отвезен в Петербург и помещен в корпус, и ему пришлось писать письма «виновнику своего бытия» – как он выражался – он в самых почтительных словах давал понять отцу, как мало нежности и искреннего чувства в нем пробуждало его имя.

Забежим несколько вперед и остановимся на этих школьных письмах Рылеева. Случайно это или нет, но во всех письмах речь идет о деньгах, – конечно, грошовых, – которыми «дражайший родитель» совсем забывал снабдить своего покорного сына. А деньги нужны были мальчику на книги и бумагу, да на уплату за частные уроки по геометрии, – нужны были и ему, и его сводной сестре Анне, которая тогда также училась в одном из петербургских пансионов. Родителя просьбы детей не особенно трогали, хотя дети и писали ему, что «целуют его ручки и ножки».[410] Он не отвечал сыну года по три, и тому приходилось пускать в ход весь резерв своего сентиментального красноречия, чтобы его разжалобить. К такому красноречию прибег наш кадет с особенной силой накануне выхода из корпуса, когда понадобились деньги, «сообразные обстоятельствам»: для покупки мундира, сюртука, троих панталон, жилеток, «хорошенькой» шинели, кивера с серебряными кишкетами и прочих принадлежностей воинского туалета. Сын надеялся, что «родитель не заставит его долго дожидаться ответа», и осторожно прибавлял, не накинет ли он еще 50 рублей, чтобы нанять «учителя биться на саблях».[411] Родитель читал это послание и сердился. Все нежности и все цветы красноречия, какими его «милый Кондраша», как он выражался, уснащал свое послание, у него отклика не нашли, а проект приобретения разных мундиров и хорошеньких шинелей казался ему оскорбительным… «Ах, любезный сын, – писал он ему в ответ, – столь утешительно читать от сердца написанное, буде то сердце во всей наготе неповинности откровенно и просто изливается! Сколь же, напротив того, человек делает сам себя почти отвратительным, когда говорит о сердце и обнаруживает при том, что оно наполнено чужими умозаключениями, натянутыми и несвязанными выражениями, и что всего гнуснее, то для того и повторяет о сердечных чувствованиях часто, что сердце его занято одними деньгами»… И родитель советовал своему сыну, вступая в новое для него поприще, прежде всего броситься в отцовские объятия и… вместо двух дорого стоящих мундиров явиться к нему в одном, «казной даемом», да и приехать на родину к любящему и благословляющему отцу на деньги, которые благодетельная казна жалует – так как «на что же и существуют щедроты общего нашего отца, как не затем, чтобы ими пользоваться».