Декабристы - [52]
Согласно мемуарам князя, в 1823 году, во время высочайшего смотра 2-й армии, он получил от императора Александра I «предостерегательный намек» на то, что «многое в тайном обществе было известно». Довольный состоянием бригады Волконского, Александр похвалил князя за «труды», добавив, что «мсье Сержу» будет «гораздо выгоднее» продолжать командовать своей бригадой, чем «заниматься управлением» Российской империей>>{365}.
Летом 1825 года, когда появились первые доносы на южных заговорщиков и над тайным обществом нависла угроза раскрытия, подобное «предостережение» Волконский получил и от одного из своих ближайших друзей — начальника штаба армии Киселева: «…советую тебе вынуть булавку из игры»>>{366}.
Волконский узнал о тяжелой болезни и последовавшей затем смерти Александра I на несколько дней раньше, чем высшие чины во 2-й армии и столицах. Уже 13 ноября 1825 года, за шесть дней до смерти императора, он знал, что положение почти безнадежное; сообщили же ему об этом проезжавшие через Умань в Петербург курьеры из Таганрога. Следует заметить, что, конечно, курьеры не имели права эту информацию разглашать. Однако П. М. Волконский, к тому времени уже снятый с поста начальника Главного штаба, но не потерявший доверия императора, был одним из тех, кто сопровождал Александра I в его последнем путешествии, присутствовал при его болезни и смерти. Видимо, именно этим и следует объяснить странную «разговорчивость» секретных курьеров.
Пятнадцатого ноября Волконский сообщил эти сведения Киселеву; впоследствии по этому поводу было даже устроено специальное расследование>>{367}. Когда же стало известно о кончине государя, Волконский сообщил Киселеву, что послал «чиновника, при дивизи[онном] штабе находящегося, молодого человека расторопного и скромного, под видом осмотра учебных команд в 37-м полку объехать всю дистанцию между Торговицею и Богополем и, буде что узнает замечательного, о том мне приехать с извещением»>>{368}. Фрагмент письма Волконского красноречиво свидетельствует: в армии у князя была собственная секретная агентура.
Естественно, что информацией Волконский делился со своим непосредственным начальником по тайному обществу Пестелем. Летом 1825 года тот пришел к выводу о необходимости скорейшего начала революции>>{369}. Во второй половине ноября председатель Директории начинает подготовку к решительным действиям: пытается договориться о совместном выступлении с С. И. Муравьевым-Апостолом, отдает приказ до времени спрятать «Русскую Правду». В эти же тревожные дни для переписки с Пестелем Волконский составляет особый шифр>>{370} (точно неизвестно, был ли этот шифр использован).
Двадцать девятого ноября 1825 года Пестель вместе с Волконским составляет хорошо известный историкам план «1 генваря» — план немедленного революционного выступления Южного общества>>{371}.
Согласно этому плану, восстание начинал Вятский полк, которым командовал Пестель. Придя 1 января 1826 года в армейский штаб в Тульчине, вятцы должны были прежде всего арестовать армейское начальство>>{372}, после чего должен был последовать приказ по армии о немедленном выступлении на Петербург. Естественно, что в этом плане Волконскому отводилась одна из центральных ролей. 19-я пехотная дивизия становилась ударной силой будущего похода. Не лишено оснований и предположение С. Н. Чернова, что Волконскому вообще могло быть предложено общее командование мятежной армией>>{373}.
Однако план этот осуществлен не был: за две недели до предполагаемого выступления Пестель был арестован. К самостоятельным же действиям в заговоре Волконский готов не был — и поэтому отказался от плана поднять на восстание собственную дивизию и силой освободить из-под ареста председателя южной Директории>>{374}.
Седьмого января 1826 года Сергей Волконский был взят под стражу.
Спустя неделю князя Волконского привезли в Петербург и доставили на допрос к новому императору Николаю I. «Сергей Волконский набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоял как одурелый, он собой представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека» — так по итогам этой встречи охарактеризовал князя император>>{375}.
Конечно, Николай I был очень раздражен событиями конца 1825-го — начала 1826 года, и это раздражение осталось даже по прошествии многих лет. Однако в его словах была и определенная доля истины. С самого начала и до самого конца следствия Волконский удачно играл роль «дурака» и солдафона.
Согласно М. И. Пыляеву, в своеобразный «кодекс» русского «военного повесы» входила откровенность надопросе: «Виновные сознавались по первому спросу… лгать было стыдно»>>{376}. Внешне князь на следствии вел себя вполне согласно этому кодексу. «Представить имею честь чистосердечные и без всякого затмения истины сделанные мною ответы»; «готов на всякие пополнительные сведения и желал бы оградить себя от нарекания в запирательстве — и заслужить доверия о моих показаниях, желая тем оказать чувство меры моей вины» — такими или подобными словами начинаются большинство ответов Волконского на письменные вопросы следствия
