Декабристы - [54]

А брат Николай Репнин требовал от узника «позабыть все связи дружбы и помнить, что ты обязан верностью к государю». «Уверен я, что обо всём, собственно до тебя касающемся, ты уже решительно отвечал и открыл всю жизнь свою не скрывая, но боюсь, чтобы не завлекся ты понятием о дружбе и чести в ложную стезю», — писал он^{385}.

Волконский, скорее всего, понимал, кто на самом деле автор всех этих писем. По крайней мере, получив цитированное выше письмо от матери, он пишет ответ — но не ей, а императору, в котором объявляет, что лично для себя не ждет от него милости, и просит сообщить его матери, что «начал обращаться» к своим «обязанностям» перед монархом, поскольку для нее это будет «истинным утешением»^{386}.

Следователям же он «обещал открыть всё с искренностию и по совести» — если, конечно, память не подведет его, поскольку «мудрено вдруг припомнить обстоятельства, в течение пяти лет случившиеся, при ежегодных в оных изменениях»^{387}.

Однако на последующие вопросные пункты он снова отвечает многословно, невнятно, неграмотно — и не вполне о том, о чем его спрашивают. При этом следует заметить, что ни написанные Волконским до 1826 года тексты, ни его сибирские письма, ни мемуары впечатления бездарной графомании не производят. Современникам, знавшим Волконского, он запомнился как человек ясного ума и хорошей памяти.

Жизнь Сергея Волконского после приговора — тема отдельного исследования. Позволим себе здесь лишь несколько замечаний, дополняющих представление о личности и характере декабриста.

В июле 1826 года генерал-майор князь Сергей Волконский, лишенный чинов, орденов и дворянства, был осужден на 20 лет каторжных работ (в августе того же года каторжный срок был сокращен до пятнадцати лет, затем — до десяти) с последующим поселением в Сибири. Ни мать, придворная дама, ни многочисленные влиятельные родственники ничего не смогли сделать для облегчения его участи. Практически до самого конца следствия они не знали, сохранит ли император жизнь генералу-преступнику.

Согласно дневнику племянницы декабриста Алины Волконской, 13 июля, в день объявления приговора, мать Сергея Григорьевича «много плакала… почти не спала». Она даже собиралась поехать в Сибирь вслед за сыном. Но, по словам внука декабриста, С. М. Волконского, «это был истерический порыв, а может быть, простое излияние слов. Съездить навестить сына в крепости было много легче, нежели ехать в Сибирь; однако старая княгиня от этого воздержалась. Она писала сыну, что боится за свои силы, да и его не хочет подвергать такому потрясению». К тому же, согласно дневнику Алины, вдовствующая императрица Мария Федоровна «упрашивала» княгиню Александру Николаевну «беречь себя».

Среди «утешителей» старой княгини оказалась не только мать императора, но и сам Николай I. «Государь просил бабушку утешиться, не смешивать дела семейные с делами службы — одно другому не помешает», — читаем в дневнике Алины^{388}.

Конечно, родные Сергея Волконского были потрясены жестоким приговором. Однако все они исполнили высочайшее повеление — и быстро утешились. Тем более что по случаю коронации княгиня Александра Николаевна получила бриллиантовые знаки ордена Святой Екатерины^{389}. Были награждены и ее сыновья: князь Николай Репнин стал кавалером ордена Святого Александра Невского с алмазами, а находящийся в «бессрочном отпуске» Никита Волконский — кавалером ордена Святой Анны 1-й степени^{390}.

В свете долго циркулировали слухи, что «княгиня Волконская… допустила хладнокровно отправить сына в каторжную работу и даже танцевала с самим государем на другой день после приговора»^{391}. Впрочем, были и другие суждения: статс-дама «решилась не покидать своей должности при дворе, чтоб не раздражить императора, и надеялась, оставаясь при нем, улучить удобную минуту, чтоб испросить прощения виновного»^{392}.

Единственной из всей большой семьи Волконских, кто позволил себе публично не согласиться с приговором, оказалась княгиня Зинаида Александровна. Согласно агентурным данным, поступившим в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии летом 1826 года, в своем московском салоне она «извергала» «злую брань» на «правительство и его слуг» и была готова «разорвать на части правительство»^{393}. Прямо из ее салона отправилась в Сибирь Мария Волконская — и ее проводы приняли характер демонстративного выражения нелояльности к власти. Вскоре Зинаида Волконская приняла католичество; во многом этот демонстративный шаг тоже был выражением политической нелояльности. В отличие от многих других членов семьи, Зинаида Волконская постоянно писала своему осужденному родственнику; письма эти «горели лаской и приветом»^{394}.

За Зинаидой Александровной был установлен секретный полицейский надзор, который, впрочем, не распространялся на ее мужа Никиту Григорьевича. В конце 1820-х годов княгиню Зинаиду вынудили покинуть Россию.

Сам Сергей Волконский воспринял приговор спокойно. По словам его товарища по сибирскому изгнанию А. Е. Розена, в момент совершения обряда гражданской казни князь был «особенно бодр и разговорчив»