Декабристы - [55]
Условия, в которых оказался Волконский на каторге, были тяжелейшие. Причем для декабристов — молодых, здоровых мужчин, бывших офицеров — тяжелы были не сами работы в руднике. Быт осужденных был организован таким образом, чтобы полностью уничтожить их человеческое достоинство. По образному выражению С. Н. Чернова, местные тюремные власти, получившие от императора общие указания о содержании арестантов, вышивали «жестокие узоры по начальнической канве»>>{396}.
Согласно документам, попавшие на Благодатский рудник государственные преступники находились под постоянным надзором; им было воспрещено общаться не только друг с другом, но и вообще с кем бы то ни было, кроме тюремных надзирателей. У них отобрали почти все вещи, деньги и книги, привезенные из Петербурга, не разрешали иметь у себя даже Библию. Осужденных «употребляли в работы» наравне с другими каторжниками, и при этом зорко смотрели, «чтобы они вели себя скромно, были послушны поставленным над ним надзирателям и не отклонялись бы от работ под предлогом болезни».
Рудничный пристав вел специальный секретный дневник, где «замечал… со всею подробностью, каким образом преступники производили работу, что говорили при производстве оной… какой показал характер, был ли послушен к постановленным над ним властям и каково состояние его здоровья». Дважды в день, до и после «употребления в работы», производился «должный обыск» преступников. От казармы к руднику и обратно они передвигались с особым конвоем — «надежным» унтер-офицером и двумя рядовыми. Покидать камеру каторжники могли только в сопровождении часового с при-мкнутым штыком>>{397}.
«Со времени моего прибытия в сие место я без изъятия подвержен работам, определенным в рудниках, провожу дни в тягостных упражнениях, а часы отдохновения проходят в тесном жилище, и всегда нахожусь под крепчайшим надзором, меры которого строже, нежели во время моего заточения в крепости, и по сему ты можешь представить себе, какие сношу нужды и в каком стесненном во всех отношениях нахожусь положении»; «физические труды не могут привести меня в уныние, но сердечные скорби, конечно, скоро разрушат бренное мое тело», — писал Волконский жене из Благодатского рудника>>{398}.
Каторжная жизнь быстро подорвала здоровье и психику государственного преступника: у Волконского началась глубокая депрессия, сопровождавшаяся острым нервным расстройством. «Бодрость» и «разговорчивость» его вскоре прошли, не возникало и желания выделиться из общей массы каторжников. «При производстве работ был послушен, характер показывал тихий, ничего противного не говорил, часто бывает задумчив и печален»>>{399} — так характеризовало каторжника тюремное начальство.
«Машенька, посети меня прежде, чем я опущусь в могилу, дай взглянуть на тебя еще хоть один раз, дай излить в сердце твое все чувства души моей»>>{400} — эти строки из письма Волконского красноречиво свидетельствуют: именно надежда на скорый приезд жены в Сибирь позволила ему выжить в первые страшные месяцы каторги.
Имя Марии Николаевны Волконской знакомо сегодня каждому школьнику. Она вышла замуж в 19 лет, до свадьбы практически не знала будущего мужа и согласилась на брак только по настоянию отца. После свадьбы Волконские почти не жили вместе: дела службы и тайного общества заставляли князя надолго оставлять жену.
В январе 1826 года, за пять дней до ареста Волконского, его жена родила сына Николая. Роды были трудные, и родные, опасаясь за ее здоровье, долго скрывали от нее правду о том положении, в котором вдруг оказался ее муж. Однако, узнав ее, Мария Волконская решила разделить с мужем тяготы ссылки и, несмотря на протесты родителей, в ноябре 1826 года была уже на Благодатском руднике.
Когда она приехала, Сергею Григорьевичу стало лучше — но лишь на некоторое время. Вскоре после приезда Мария Николаевна сообщала родным мужа, что «он нервен и бессилен до крайности», «его нервы последнее время совершенно расстроены, и улучшение, которому я так радовалась, было лишь кратковременным»; что он изъявляет «полную покорность» и «сосредоточенность в себе», испытывает «чувство религиозного раскаяния»>>{401}.
По словам С. Н. Чернова, «мучительные переживания несчастного Волконского приобретают религиозный оттенок. Он мог бы искать утешения в религии, в беседе со священником, в церковной службе. Но как раз здесь он ничего, по-видимому, не может получить»>>{402}. Должность тюремного священника в Благодатском руднике была, скорее всего, просто не предусмотрена.
К сентябрю 1827 года болезнь Волконского до того усилилась, что на нее обратило внимание тюремное начальство. Он был признан «более всех похудевшим и довольно слабым». При переводе на новое место каторги, в Читинский острог, ему было позволено взять с собой две бутылки вина и бутылку водки, которые в пути должны были заменить микстуры, поскольку при переезде «не встретится… на случай надобности в лекарствах никакой помощи медицинской»
