Дед Фишка [издание 2-е] - [13]

— Погоди, мы ещё им вольём!

— Не возрадуются!

— Да где им устоять против народа!

— А командир-то, братцы, ловко их обвёл. С постельки — и прямо в кутузку!

Не умолкая, лились разговоры. И всюду об одном и том же: о силе народной, сдержать которую никому не дано.

У одного из костров заседал совет. Там были командиры и начальники. Обсуждался план дальнейших операций. Было единодушно решено, что задерживаться в занятых деревнях нет смысла и нужно двигаться на Сергево.

Жители захваченных деревень сообщили, что в Сергеве белые держат свои силы, но какие это были силы, никто из них не знал.

Старостенко предложил немедленно послать разведку и следующей ночью, предварительно замкнув засадами все дороги, напасть на Сергево и захватить село. Резервный отряд Каляева должен был продвинуться дальше и в операции по захвату Сергева стать головным.

С этим все согласились, и Матвей, сидевший на пеньке, сказал:

— Ну, командиры, не теряйте время!

Командиры начали было уже расходиться, как вдруг к огню подошёл дед Фишка и решительно заявил:

— Сподручнее всех мне в, Сергево идти. У меня там на каждом перекрёстке родня да знакомые.

Матвей обменялся с Антоном весёлыми взглядами, про себя подумал:

«Да уж кто действительно узнает всю подноготную, так это он».

— Пусть дядя идёт, — сказал Матвей, обращаясь к начальнику разведки. — Только подбросить его надо на лошади.

— Это сделаем! — сказал Архип Хромков и, повернувшись к деду Фишке, подал ему воронёный, отливающий синеватым блеском револьвер.

Дед Фишка принял его, осмотрел и, подняв полы зипуна, засунул за гашник[16] своих шаровар.[17]

— Не взорвётся? — засмеялся Антон Топилкин.

Дед Фишка усмехнулся:

— Сбережём как-нибудь, Антон Иваныч.

— Себя береги, дядя, — сказал Матвей и поднялся.

Вместе с дедом Фишкой Матвей дошёл до лошадей, стоявших в осиннике. Ездовой — чубатый, красивый парень с Ломовицких хуторов — подвёл осёдланную гнедую кобылицу. Матвей помог старику взобраться на неё.

Торопливо подошёл Архип Хромков. Провожать деда Фишку он решил сам.

Покачиваясь на лошади, дед Фишка оглянулся, крикнул:

— Днём завтра жди, Матюша! А может, и к утречку управлюсь.

Матвей махнул рукой, опустил голову, пробормотал:

— Гляди там лучше…

Дед Фишка не расслышал его слов, но заулыбался, согретый вниманием и доверием племянника.

— Но-но, родимая! — весело крикнул старик.

У Матвея кольнуло сердце. Дед Фишка был ему дорог, и не раз уже командир партизан зарекался давать ему опасные поручения. Правда, это было не так легко. Неугомонный старик не терпел безделья, да часто и заменить его, как в этом случае, было некем.

10

Вечерело. Ветер раздул тучи, и серое небо подёрнулось лёгкой голубизной. Выпавший ночью мягкий снежок за день растаял, и земля вновь лежала пепельно-тёмная, обнажённая и неживая. Архип с дедом Фишкой распрощался у черёмушников верстах в пяти от Сергева. Дальше дед Фишка направился пешком. Черёмушниками он вышел на луга и тропкой, по которой ходили на реку рыбаки, подошёл к селу.

Хозяйка постоялого двора встретила деда Фишку как старого знакомого. В просторной избе по-прежнему было чисто и пусто.

— А, это пимокат! — воскликнула старуха, зажигая тряпичный фитилёк, опущенный в баночку с каким-то жиром.

— Я, хозяюшка, я. Опять у тебя заночевать придётся, — проговорил дед Фишка.

— Милости просим, места у меня много, — пропела старуха и, присаживаясь к столу, спросила: — Не ложилось, видно, в Жировой-то?

«Ишь какая памятливая!» — отметил про себя старик, а вслух сказал:

— Сама, хозяюшка, знаешь, в какие времена живём! У другого и есть шерсть, а бережёт до других дней. Каждый ведь так судит: сегодня, дескать, окатаю, а завтра отберут.

Хозяйка, вздохнув, проговорила:

— Чего там! Времена тяжкие…

Дед Фишка думал, что старуха примется сейчас рассказывать сергевские новости, но она замолчала и, поднимаясь, спросила:

— Чай будешь пить? Самовар поставлю.

Надеясь кое-что выведать у хозяйки, дед Фишка поспешно согласился.

Самовар старуха ставила долго. Дед Фишка сидел молча в переднем углу и думал:

«Если так пойдёт, ничего я от неё не узнаю. К кому бы ещё заглянуть?»

Когда самовар вскипел, он помог старухе поставить его на стол и вытряхнул из карманов сухари.

Но старуха раздобрилась, отодвинула их и принесла полковриги свежего хлеба и чашку с огурцами.

За чаем разговор оживился.

— Жил тут народишко раньше неплохо, милый, — рассказывала хозяйка. — А теперь всё пошло прахом. Можно сказать, один у нас справный есть житель — Степан Иваныч Зимовской, лавочник наш, и он же староста… У этого чего-чего только нет! Люди, видишь, разоряются, а он нынче себе второй домик на бугру построил. Живёт припеваючи! В одном доме сам живёт, а в другом солдаты теперь на постое. Казна ему и за это платит. У счастливого, милый, и петух несётся.

— Неужель под солдатами целый дом? Гребёт деньгу! — воскликнул дед Фишка настораживаясь.

— А как же, милый, их тут десятка два. Да все охальники: пьянствуют да распутничают.

Разговор принял задушевный характер, и дед Фишка с удовлетворением подумал:

«Не зря вечер перекоротаю».

Вдруг за окном раздалось фырканье коней, погромыхивание телег и говор людей.