Давно и недавно - [71]

Я было попытался привстать и что-то крикнуть, вроде того, как писано в старинных романах:

— Милостивые государи, вы забываетесь!

Но меня прижали к круглому стульчику крепкие руки поляков. И в голове моей прояснилось: «Да ведь они правы! Тридцать три раза правы! Спасибо, парни, за науку!»

Больше к немцам я не подходил. А с поляками ещё долго-долго переписывался. Ромек Вишневский и его старшая колежанка, милая дама преклонных лет, воспитанница Бестужевских курсов в Петербурге, Бехчич-Рудницка по-братски помогали мне напечатать в польском журнале повесть о нашем земляке, кареле, Герое Советского Союза Алексее Николаевиче Афанасьеве, командире танка, первым ворвавшемся в Люблин 23 июля 1944 года.

Автомобиль Николая Гяурова

В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и… Самым красивым мужчиной, которого я видел за свою жизнь, был Николай Гяуров. Удивительно прекрасная голова, густые волнистые волосы. Яркие губы чёткого удивительного рисунка, прямой римский нос. Но больше всего поражали глаза — лучистые, сияющие, какой-то сказочной, неземной голубизны.

В те далёкие шестидесятые годы Николай Гяуров, обладатель непревзойдённого баса, служил, работал, пел в знаменитом театре Ла Скала в Милане, лучшем оперном театре мира.

В очередной приезд в «Дом на журналистите» в Варне мы с Инной, моей женой, познакомились с двумя дамами, которые иногда приходили ужинать в наш ресторан. Пожалуй, дамой можно было назвать только ту, что была постарше — полноватая, шумная, курящая тонкие длинные сигареты, то и дело поглядывающая на мужчин сверху (дамы обычно сидели на балконе); вторая — молодая, стройная, гибкая, как испанская танцовщица.

Эти две женщины играли в какую-то странную игру, они как бы от кого-то скрывались, вели себя так, будто за ними кто-то следит. Я это заметил и как-то вечером в вестибюле, когда мы вместе покидали наш ресторан, попытался разыграть их: «Маска, маска, я тебя знаю». «Маска» понимала по-русски, рассмеялась. Она стала говорить, что, видимо, я видел её с мужем, который нынче уехал, и она без него ходит в ресторан не кутить, а ужинать, именно ужинать, к тому же она ходит со своей тёткой…

На следующий день мы приветствовали дам как давние знакомые, потом пошли с Инной провожать их, благо жили они не очень далеко от нашего дома.

Шли дни, и однажды Злата, так звали молодую женщину, пригласила нас в гости. Весело болтая, мы пошли в сторону Золотых Песков и вскоре были у нового приземистого дома, уходящего вниз, к морю. Настоящая вилла — большая, светлая, красивые комнаты, душевая с круглым термометром, который автоматически позволяет с точностью до одного градуса регулировать температуру воды.

Виллу совсем недавно покинули строители. В просторной гостиной лежали обрезки узких дощечек светлого бука, планок красного дерева, и Злата, затопив камин, побросала весь этот дорогой мусор во всеядный огонь.

— Вы когда-нибудь видели, как горит чёрное дерево? — спросила Злата, держа в руках небольшой обрезок то ли рамы, то ли плинтуса. — Оно горит, как спирт.

И точно, диковинная деревяшечка горела голубым огоньком.

Прыгали по стенам оранжевые зайчики, в бокалах золотилось вино, кресла, в которые мы уселись, оказались уютными, хотя на них ещё лежали белые покрывала — свидетели недавней стройки.

Шёл разговор о Москве, о Ленинграде, о музеях, театрах и музыке. Потом говорили о Болгарии, о Варне, и Злата повела нас к морю. Тропинки уже были отсыпаны, газоны обозначены, и на них даже кудрявились какие-то цветы.

— Вон там, внизу, будет эллинг для яхты, — гордо изрекла Злата, протягивая к морю тонкую смуглую руку.

Ничего себе, думал я, такой добротный дом, две спальни, гостиная, кухня, душевая, веранда, теперь ещё этот самый эллинг — гараж для яхты. Немало стоит, видимо, и участок земли в курортной зоне близ Золотых Песков. Откуда такие деньги? Первое, что приходило мне в голову, — муж Златы партийный, а скорее, хозяйственный воротила в Варне или в Софии.

Мы переглянулись с Инной, но спрашивать, естественно, не посмели.

Вечер получился дивный. Неведомо отчего — от вина, от купания в море, от каминных бликов — мы веселились, как молодые котята.

— Завтра прилетает муж, — сообщила вдруг посерьёзневшая Злата. — Надо всё прибрать, всё расставить. Он ещё не видел наш домик у родного моря. Эта будет наша вилла и вилла наших детей.

Приняв деятельное участие в уборке, мы с Инной поняли, что нашему знакомству пришёл логический конец. Но дня через два в Доме журналистов нас разыскала Злата. Радостная и шумная, потащила нас на улицу. Там у роскошного серебристого автомобиля стоял стройный улыбающийся человек с прекрасной головой то ли иконописца, то ли гладиатора.

— Николай Гяуров, — сказал по-русски иконописец-гладиатор, слегка наклонив красивую голову. — Мне Злата рассказала о вас, спасибо, что не давали ей скучать. Русские люди — самые близкие для нас люди. Приглашаем вас на автомобильную прогулку. Мы покажем вам нашу милую Варну, съедим мороженое, выпьем настоящий кофе по-турецки у моего старого друга…

Гяуров оказался тем человеком, который любит слушать и любит рассказывать о себе. Он с неподдельным интересом стал расспрашивать о Карелии, чем отличается язык карелов от языка финнов, какое различие между кантеле и гуслями.