Давно и недавно - [59]

Приехала в санаторий. Ищу крюк, который попрочнее. Врачи: то да сё, а я молчу. С напарницей по палате не разговариваю. Всё больше лежу, отвернувшись к стене. Уколы, таблетки — всё мимо, ничего не помогает. Худею, лёгкая, как тополиная пушинка. Волосы, правда, перестали падать. Ну да мне это…

Опять врачи вокруг меня хороводы водят, молоточком по коленке постукивают. А я всё думаю, где мне смерть над собою учинить: в лесу или в конюшне. В конюшне малолюдно вечерами, и крюк я присмотрела.

Однажды доктор говорит:

— К вам нынче за ужином мужчина один подсядет. Симпатичный, одинокий. Не молчите. Поговорите с ним. Улыбнитесь. Ему очень плохо.

Утром врач сказал, я промолчала, а потом нет-нет да и вспомню тот разговор. Пошли мысли, что за мужчина, каков он. Вечером надела платьице крепдешиновое, косынку красную повязала особым манером, как у работницы на почтовой марке.

Сижу, жду. Никого. Вдруг сзади, за спиной: «Разрешите?» Сел, глаза опущены, руки бегают по скатерке. Внешне так, ничего особенного. Не то что мой красавец Женя. После ужина гуляли в парке. Листья кленовые осенние собирали. Так он и остался за моим столиком. Каждый вечер гулять ходили. Рассказал свою историю. Помните этот расхожий анекдот: вернулся муж из командировки, а… Так вот, вернулся он из командировки, а на жене его какой-то дядя. Ударил он его топором. Топор, слава богу, в потных руках как-то вывернулся, выскользнул, удар пришёлся обухом. Не смертельно, но ранение головы всё же. Гость этот ночной — начальник её по работе. Дело замяли, а его, мужа, сюда на поправку. Бухгалтер он, двое деток малых у них…

Однажды врач говорит мне:

— Мы видим, что вы оживаете. Как вы посмотрите, Софья Владимировна, если ваш друг переберётся к вам, в вашу палату? Вдвоём вы будете. Вдвоём веселее.

Перебрался бухгалтер. Катал меня на финских санках. Уже снег выпал. Волосы у меня отросли, аппетит появился. Бухгалтер оказался добрым, тихим человеком, тоже улыбаться начал, книжки читанные пересказывал мне.

Летят дни, как быстрые ласточки. Приходят как-то к нам врачи и начинают издалека — то да сё. А потом вдруг: «Всё у вас хорошо, дорогие товарищи, вы поправились. На этой неделе мы вас выписываем».

Проснулась как-то под утро, сплю я чутко, слышу — плачет мой бухгалтер, и ко мне слёзы подступились. Ну да ладно.

Приехали мы в Питер. Он к окну вагонному прилип. Гляжу, бежит женщина, одного малыша за руку тянет, другой к груди прижат. Плачут все. Он побежал к ним. Я осталась в вагоне, подождала. Вижу — пошли. Он хотел, чтобы мы поженились. Письма потом писал, но я ему не отвечала. Отнять мужика у двух деток? Не из волчьей я стаи.

Прибыла в Петрозаводск, работаю. Наш Госбанк находился на площади Ленина, в старинном знаменитом здании, там, где львы стоят у входа.

Эдик у бабушек. Здоровенький, ухоженный, волосики, как у девочки. Весь в кудряшках. Многие думали, что это девочка. Тогда матроску ему купили.

А я о своём думаю: где мой Женя, как его вернуть? Подружка гадалку присоветовала. Сказала, что по таким делам сущая мастерица. Пошла я к гадалке. Та говорит: «Помогу. Другим помогала и тебе помогу».

Сказала гадалка, что мне надлежит сделать. В пятницу, в полночь должна я во всём чёрном быть на Неглинском кладбище. Найти слева от входа третью могилу, сесть на неё верхом и двумя ложками правой и левой руками набрать земли с могилы и делать вид, будто я её ем. Потом произнести заклинание. А какое — запамятовала. После заклинания съесть чуток землицы могильной с конца каждой ложки.

Сделала всё, как велено. Пришла к гадалке, рассказала всё без утайки. «А я и так знаю. Мне видение было. Теперь слушай: через неделю, в следующую пятницу ровно в полдень возвернётся твой муженёк».

Отдала я ворожке золотые серёжки. И верю — и не верю. Посмеиваюсь над собой. Я ли это?

Началась новая неделя. Работы много. Остаюсь даже по вечерам. Подходит пятница. С утра закрутилась как белка в колесе. К полудню начальник вызвал. Оттуда меня срочно девушки вытянули. Прибегаю в нашу комнату, а за окном на площади перед памятником Ленину стоит мой Евгений Борисович. В одной руке чемоданчик, в другой — букет роз.

Выбежала я. Обнялись мы. Повисла я у него на шее, как тряпичная кукла.

— Сонча, Москва — это болото. Лучше родного Петрозаводска ничего нету.

Стали жить-поживать. Да недолго возили нашу золотую карету белые кони. Через год заскучал мой Женя. Художественный свист он бросил, ролей интересных ему в театре нашем не давали.

— Уеду я, Сонча. Петрозаводск — это болото. Поеду искать, где оскорблённому есть чувству уголок…

Уехал. Затосковала я пуще прежнего. Опять сохнуть начала. Извела меня кручина. Решила снова податься к гадалке, к ворожке. Проверенная, владеет чудесами. Выручит. Пошла на рассвете, гадалка велела приходить только спозаранку. Подхожу к домику на улице Военной. Глядь — стоит «чёрный ворон». Затаилась я у соседнего дома. Выводят её, сердечную, энкаведисты под руку и в «воронок». Стояла осень 1938 года. Гадалок тогда тоже брали.

…Потом война финская началась, а через год Отечественная. Подались мы в эвакуацию. На барже плыли. Бомбили нас финны в озере. В соседнюю баржу попали, изверги. Зоя Бодёнова, Маша Алёшина, Соня Дейнего — наши работницы сберкасс — погибли.