Даруй им покой - [60]

Дирхарт отступил к противоположной стене как раз в тот момент, когда послышались приглушенные шаги, потом скрипнула, медленно поворачиваясь на тугих петлях, дверь, впуская полосу света, в которой возникла стройная мужская фигура…

Маргарет стояла возле окна, вглядываясь в темноту. В глубине сада угадывалась точка света, то скрывающаяся за колеблемыми ночным ветерком ветвями, то снова призывно сияющая. Как неверный болотный огонь, влекущий в трясину. Как властный путеводный огонь. Как обман. Как призыв. Как мольба.

Оставив распахнутым окно, Маргарет вышла из комнаты. Не набросив плаща. Не взяв фонаря. Достаточно ночной темноты, лежащей на плечах. Достаточно горящего перед внутренним взором окошка часовни, где ждал ее он…

Уверенным шагом в полной темноте она спускалась по высокой крутой лестнице между витых колонн. Тридцать лет назад она впервые поднялась по ней – безучастная ко всему тринадцатилетняя вдова, потерявшая разом мужа и ребенка. Поднялась, чтобы взять на руки теплый плачущий комок, заменивший ей умершего сына. И чтобы вернуться к жизни, увидев его отца.

Разумеется, она не смела поднять глаз в присутствии сэра Дэниела. Но моментами обжигающего счастья были мгновения, когда она стояла у окна, а он въезжал во двор или, наоборот, выезжал за ворота – грациозный всадник на великолепном коне. Тогда она, не боясь быть обвиненной в неподобающей смелости, могла рассматривать его тонкое лицо, длинные темные локоны, стройную фигуру… Но однажды, когда барон в очередной раз пришел взглянуть на сына, она, держа ребенка на руках, случайно подняла голову и встретилась взглядом с улыбающимися золотисто-карими глазами.

Стать из простой кормилицы любовницей барона – грех это или честь? Падение или возвышение? Любовь не разбирает. Второго ребенка она родила в один год с законной женой сэра Дэниела. А когда та умерла, не оправившись от родов, барон обвенчался с Маргарет тайным браком, сделав ее своей женой пусть не перед людьми, но перед Богом. А еще через несколько лет смерть забрала его, снова оставив Маргарет вдовой с каменеющим от тоски сердцем.

Сыновья из мальчиков превращались в юношей, из юношей – в мужчин. Но время не спешило гасить ее молодость и отбирать красоту. Она, как и прежде, ловила на себе то восхищенные, то завистливые взгляды. Она, как и прежде, была желанна, и сознание этого вызывало слезы от того, что рядом больше не было Дэниела. И еще больнее становилось от того, насколько явственно угадывались его черты в лицах сыновей.

И Уильям, и Гаррет напоминали отца. Но они лишь напоминали, Ричард же… Ричард, повзрослев, превратился в его копию. И однажды, глядя на него, Маргарет ощутила страх. Страх от того, как легко забыться, перенестись в прошлое, подойти к нему, скользнуть рукой по его плечу, ощущая ладонью мягкие локоны и сталь мышц под бархатом камзола. Чувствовать его объятия, ловить его поцелуи… На какой-то миг ей показалось, что перед ней впрямь не Ричард, а Дэниел, что он не умер, он с ней, и ее счастье никуда не исчезало. Что время сделало виток, напугав ее болью потери, и повернулось вспять, вернув ей любимого.

Вдруг она явственно поняла: в нем течет кровь Дэниела. Дэниела, но не ее. Ричард не был ее сыном. И, может, ее желания запретны, но не так уж греховны… От этого понимания страх не исчез, но из давящего он стал будоражащим, принося странное, прежде не знакомое ей удовольствие.

Едва ли Ричард догадывался о чувствах Маргарет, однако ей казалось, что в его отношении к ней больше галантной любезности, нежели сыновнего почтения. К тому же она не могла не замечать, что он проводит с ней гораздо больше времени, чем Уильям или Гаррет. Даже помолвка Ричарда с дочерью графа Ормонда ничего не изменила в этой привязанности, и Маргарет все труднее было скрывать волнение, которое она ощущала рядом с ним…

Неизвестно, сколько могло длиться это странное, зыбкое счастье, если бы будущее Ричарда не перечеркнул страшный дар рыцарей, когда-то сражавшихся в Святой земле. Ужасное наследство братьев-лазаритов, к которым принадлежал прадед Ричарда.

Проказа.

Болезнь пощадила его лицо, оставшееся прекрасным, несмотря на прочертившую лоб мучительную складку. Теперь он меньше напоминал отца, не знавшего этих страданий, но отчего-то именно теперь Маргарет казалось, что рядом с ней впрямь не Ричард, а Дэниел. И теперь она как никогда остро чувствовала, что нужна ему. Нужна как нить, связывающая его с жизнью. Маргарет поняла, что он подошел к тому краю, за которым отчаяние поглотило бы его уже безвозвратно. К той границе, откуда уже не возвратилась бы его душа, оставив на шелке простыней только искаженное болезнью тело. И этот день настал. День, когда, войдя в его спальню, она не просто затворила за собой двери, а опустила щеколду.

Она видела, как торопливо Ричард спрятал под покрывало изуродованные болезнью руки, еще недавно удивительно красивые, унизанные перстнями… теперь перстни уже не на что было надеть. Теперь он даже не мог встать с постели – не потому, что не было сил, а потому, что невозможно сохранить легкую и гордую походку, едва удерживаясь на искалеченных ступнях. Болезнь пожирала его, но, то ли насмехаясь, то ли снисходя, не лишила всего…