Дарий Великий не в порядке - [62]

Я не торопил его с ответом.

– Сначала мы его навещали. Первые несколько лет. Раз в месяц.

Фонтан бурлил.

Ветер шелестел кронами деревьев.

– Там все было плохо?

– Не то чтобы. Его держали здесь, в Йезде. Тюрьма не самая лучшая, но по крайней мере он был рядом.

Челюсть Сухраба дрогнула.

Я снова дотронулся до его плеча своим, скорее чтобы подбодрить.

Но потом он продолжил:

– Четыре года назад его перевели.

– Да?

– В тюрьму Эвин. Знаешь, что это за тюрьма?

Я мотнул головой.

– Страшное место. В Тегеране. И его посадили… – Сухраб смотрел на ветки, укрывавшие нас тенью. – Его никому нельзя видеть. Даже другим заключенным.

– Одиночная камера?

– Да.

– Ой, – вырвалось у меня.

Сухраб вздохнул.

Я хотел разрядить обстановку, но не знал как.

У Сухраба была Проблема по Отцовской Части.

Видимо, у меня такая проблема тоже была, но она меркла по сравнению с тем, что испытывал Сухраб.

Может быть, все персидские мальчики обречены иметь Проблемы с Отцами.

А что, если это и входит в понятие «быть персидским мальчиком»?

– Мне очень жаль, Сухраб.

Я положил руку ему на плечо, и он сделал глубокий и медленный выдох.

– Что, если я его больше никогда не увижу? – прошептал он.

Я сжал его плечо, а потом потянулся к нему второй рукой, и получилось, что я обнял Сухраба.

Сухраб закусил губу, моргнул и выделил несколько капель гормона стресса.

Всего парочку.

– Увидишь, – сказал я.

Сухраб вытер лицо тыльной стороной ладони.

Я чувствовал себя таким бесполезным.

Сухрабу было больно, и я ничего не мог с этим поделать. Кроме того, чтобы сидеть рядом и быть его другом.

А может, и этого достаточно. Потому что Сухраб знал, что плакать в моем присутствии не стыдно. Знал, что я не стану обесценивать его чувства.

Со мной он чувствовал себя в безопасности.

Может быть, это нравилось мне в Сухрабе больше всего остального.

Через минуту он откашлялся, встряхнул головой и поднялся на ноги.

– Пойдем, Дариуш, – сказал он. – Я еще кое-что хотел тебе показать.

Пусть будет так

– Дариуш. Посмотри. Мы на месте.

– Ого.

Крыша из листьев над головой внезапно прервалась. Мы стояли у края длинного фонтана, который располагался рядом с огромным восьмиугольным особняком. На крыше особняка возвышался бадгир. Башня-ветроуловитель.

Это была настоящая башня, не то что Башни Молчания, которые представляли собой не что иное, как могильные холмы.

Бадгир в саду Доулетабад был даже выше, чем витые колонны Трона Джамшида. Он поднимался над нашими головами на высоту тридцати метров, снизу гладкий, а в верхней части испещренный отверстиями для улавливания ветра. Самый верх бадгира украшал орнамент в виде пик. Вся поверхность башни была усыпана шипами.

Эта постройка напомнила мне Барад-дур[24], хотя на ее вершине не полыхал Глаз Саурона для полноты картины. И еще она была не черной, а цвета хаки.

Я чихнул.

– Какой огромный!

– Да, огромный. – Сухраб улыбнулся с прищуром, видя мое изумление. – Пойдем. Внутри еще лучше.

– А можно заходить внутрь?

– Конечно.

Это было самое яркое место, которое мне довелось повидать в Йезде. А возможно, и самое яркое и колоритное место во всем мире.

Одну стену полностью занимало колоссальное витражное окно. Затейливые цветы всевозможных оттенков отбрасывали на пол танцующие радуги.

Мы плавали в свете.

Мы разгонялись до космической скорости.

– Ого, – выдохнул я.

По моим ощущениям, это было такое место, где можно разговаривать только шепотом.

– Ты часто говоришь это слово.

– Извини.

– Ничего страшного. У вас в Америке такое не увидишь?

– Такое – точно нет, – ответил я, осматривая потолок: блестящие белые линии на гранях внутреннего купола пересекались, образуя звезду о двадцати четырех концах, которые каскадом поднимались вверх перекрывающими друг друга ромбами.

Так я попал в мир эльфийского волшебства. В Ривенделл или Лотлориен.

Прохладный воздух, поступавший из бадгира, шевелил волоски на моих руках.

– Ничего подобного у нас нет.

На этот раз, когда мы пошли играть в соккер/неамериканский футбол, я знал, что лучше взять свое полотенце. И более удачные трусы.

Бутс у меня все равно не было (Сухраб сказал, что я снова могу одолжить пару у него), но зато была футболка национальной иранской сборной, а ведь это даже круче.

И все-таки на меня накатывала какая-то неприятная болезненная слабость, когда я думал о том, что снова придется раздеваться, но худшее уже произошло, и я был уверен, что Сухраб при необходимости в обиду меня не даст.

Когда мы пришли в раздевалку, Сухраб попытался снова отдать мне бутсы получше.

– Возьми их себе, – сказал я. – Я могу поиграть в белых.

– Нет, ты возьми. Они лучше.

– Но… – Он снова обошел меня на повороте. Навыки таарофа у меня все же были развиты слабовато. – В них я чувствую себя неловко. Нельзя второй раз отдавать мне свою лучшую пару.

– Ладно, Дариуш. Спасибо.

Успех!

Когда я переоделся, Сухраб осмотрел меня с ног до головы и сощурился.

– Ты выглядишь как футбольная звезда, Дариуш.

Мои уши покраснели так сильно, что цвет их мог соперничать с алой полосой у меня на груди.

– Спасибо.

– Готов?

– Готов.

Али-Реза и Хуссейн снова были на поле. Их обоих очень занимала игра «двое на восьмерых» против компании ребят помоложе, которые явно уступали взрослым парням в мастерстве. Мы с Сухрабом с минуту наблюдали, как Али-Реза сбил с ног одного из противников и забил гол.