Дар шаха - [82]

– Думаешь, Рихтер вернулся в Россию?

– Вряд ли. Там над ним висела бы угроза разоблачения гибели Коломийцева. Но он мог сбежать в Германию, например.

– Так его никогда не поймают?

– Боюсь, теперь уже не поймают. Персидское правосудие довольно беспомощно, а больше ни у кого нет особых резонов мстить за смерть Турова. Зато я слышал, что новое правительство чуть ли не первым делом постаралось улучшить отношения Ирана и России. Теперь в Тегеран прибудет полномочный советский посол. Постараюсь через него узнать что-то о матери.

– Ты помиришься с ней?

– Не знаю. По крайней мере, я перестал видеть в ней шекспировскую Гертруду. Мне стало жаль ее. После расстрела отца ей наверняка нелегко пришлось, иначе бы она не вышла замуж за такого человека. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, но я хотел бы знать, что она жива и здорова.

– Я рада, что ты ее простил. Но ужасно думать, что Рихтер так и останется безнаказанным.

– Мне тоже. Но тут уж ничего не поделаешь.

Елена задумалась. Александру хотелось надеяться, что она в эту минуту размышляет о настойчивости, уме и прозорливости своего жениха. Наконец она подняла на него влюбленные глаза:

– Саша, как ты думаешь, англичанки буду покупать мои шляпки?

– Э-э. Только если ты будешь их продавать.

– Я думаю открыть лавку европейских головных уборов. Ты не возражал бы, если бы твоя жена стала модисткой?

Нет, все-таки это не платье изменило Елену, платье – только симптом ее перерождения.

– Я был бы счастлив. Кто-то ведь должен обеспечивать семью! Если бы я знал, что ты умеешь делать шляпки, я бы давным-давно посватался. Но я, дурак, опасался брать на себя ответственность за прелестную и беспомощную барышню.

– Тебе очень повезло, что ты все-таки решился.

Он усмехнулся:

– О да, когда я лишился единственного платежеспособного пациента, я понял, что придется прибегнуть к последнему средству. Кто-то же должен кормить меня!

– Уверена, что ты легко найдешь новых пациентов.

– Леночка, я не собираюсь их искать. Пока не поздно, тебе лучше знать, что я решил полностью посвятить себя богадельне. – Ее лицо по-прежнему светилось радостью, и он решился добавить: – И я бы хотел открыть сиротский дом. Не могу больше видеть больных детей, побирающихся на улицах. Но это потребует твоей поддержки.

– О, Саша! Я всегда, всегда!.. Я все на свете ради тебя сделаю! – Нежный вихрь золотых волос, блестящих бус и развевающейся марли взвился с кушетки и окутал Александра теплым, родным, душистым, ласковым облаком.

Лос-Анджелес, 2017 год

Я лежал на диване. Все тело ломило, на груди был чудовищный синяк, при каждом вдохе и выдохе острая боль пронзала межреберье. На стеклянном столе стояла большая бутыль самого эффективного в моих обстоятельствах лекарства – «Barolo Faletto» 2008 года.

Мать устроилась в кресле напротив, подобрала ноги:

– Саша, как мы могли так долго обманываться?

Морщась от боли, я поправил диванную подушку.

– Мам, в музее Гетти я поразился оптической иллюзии фресок. Я тогда сказал Виктору, что мы часто видим то, чего не существует. А он усмехнулся и ответил: «Зато мы не видим того, что под носом». Мы оба оказались правы: я видел каких-то воображаемых иранцев там, где их не было, и не видел того, что было прямо перед глазами.

– Так иранцы вообще не имели никакого отношения ни к убийству в Кабуле, ни к нашим ограблениям?

– Никакого. Никакие секретные службы, ни иранские, ни русские, никакой ВЕВАК, никакое Министерство информации – никто из них не взламывал наши квартиры и не пытался выманить у нас газырь.

– Я почуяла неладное, как только ты сказал, что Виктор спрашивал, что такое газырь.

Я кивнул. Движение отозвалось болью.

– Да, он так старательно пытался отмежеваться от всего связанного с газырем, что перестарался. Жаль, что я так поздно сказал это тебе. После смерти отца он поверил, что газыря у тебя больше нет. И только из моего интервью случайно узнал, что газырь по-прежнему у нас. Он попытался найти его сначала в моем доме, а потом у тебя.

– Но как он мог попасть в мою квартиру без ключа? Дверь-то осталась не взломанной, и консьерж его не видел!

Я уже научился думать не хуже рецидивиста:

– Патрик носит твои ключи вместе со своими?

– Да, на одной связке, в кармане. Но они у него, никуда не делись.

– Если Виктор следил за ним, колоноскопия могла оказаться удачной возможностью. В клинике можно запросто выкрасть ключи из оставленной в палате одежды, успеть скопировать и вернуть.

– Хорошо, но как он мог проскочить незамеченным мимо консьержа?

– Это совсем просто. Вошел в гараж за машиной какого-нибудь жильца, а оттуда уже поднялся на лифте прямо на твой этаж. Но газырь он не нашел и у тебя, и тогда ему пришлось снова возникнуть в моей жизни. К этому времени я собрал страшных историй и городских мифов на длинный шведский сериал и вывалил ему все, что надумал об иранских охотниках за газырем.

– Ты был не так уж далек от правды. И газырь наш – самый настоящий.

– Да, только за ним никто, кроме самого Виктора и Самиры, не гонялся. Но нет прикрытия плотнее, чем дымовая завеса конспирации и секретных служб, и Виктор умело воспользовался этим. Сочинил, что ФБР расследует эти убийства, что в Бюро для этого создана специальная группа и поскольку это дело затронуло нас, он якобы воспользовался старыми связями и добился перевода в эту группу. Отговорил меня обращаться в полицию, уверил в помощи ФБР и сам стал моим контактом с Бюро. Это был прекрасный способ контролировать меня.