Дантес выстрелил - [5]
Он поклонился и сел. В голове металось: «дворянство в целом», «обреченная феодальная идеология», «исторически прогрессивный класс»...
Зал бушевал.
Слово для последнего приветствия взял колхозник из колхоза имени Пушкина.
— Товарищи! Поскоку здесь говорили о Пушкине, то и я малость скажу. Товарищи! Что мы имеем на сегодняшний день по пушкинскому вопросу? Много, товарищи! Пушкин вошел в нашу жизнь крепко и навсегда. Колхозники любят и читают Пушкина. Сбылись его, как здесь говорили, «феодальные» мечты о том, что слух о нем «пройдет по всей Руси великой». Правильно, товарищ Пушкин. И не только слух. Мы знаем тебя, как свой родной колхоз. Молодежь даже про тебя песни сложила.
И он запел:
Эх, Александр Сергеич Пушкин!
С нами вместе ты живешь!!!
Напиши ты нам частушки,
Чтоб их пела молодежь.
Аплодировали. На этом приветствия закончились; гости встали, начали расходиться по комнатам.
Гремят отдвинутые стулья;
Толпа в гостиную валит.
Многие мурлыкали под нос:
— Эх, Александр Сергеич Пушкин!..
XXII
В комнатах стояли киоски, в которых продавалась «пушкинская продукция» Наркомпищепрома: пирожные «Пушкин» (бывшее «буше»), конфеты «Медный всадник» и «Пушкинский Петербург», печенье «Евгений Онегин», безалкогольное шампанское «Пирующие студенты» и пиво «Торжество Вакха», папиросы «Дубровский», одеколон «Бахчисарайский фонтан». На стенах висели плакатики:
«Новость! Последнее достижение!
Шоколад в мороженом!
!!! «Пушкино» !!!»
XXIII
Вскоре комнаты представляли из себя весьма забавное зрелище. По сторонам стояли группки людей. В центре каждой из них два-три человека, бешено жестикулируя, спорили. Профессор Казанский, старинный враг профессора Якубовича по вопросу о дневнике Пушкина, спорил с ним довольно яростно.
Казанский. Господствующий взгляд преувеличивает общественно-историческую ценность дневника.
Якубович (спокойно). Где господствует этот взгляд? В чем преувеличивает?
Казанский. Что вы кричите?!
Якубович. Я не кричу, по-моему, вы кричите. Но я продолжаю утверждать, что после декабрьского восстания 1825 года Пушкин стал осмотрительнее в выборе своих записей.
Казанский. Да, но это не относится к дневнику! Пушкин подразумевает под «записями» свои мемуары.
Якубович. Слушайте, Казанский, вы, очевидно, просто плохо знаете Пушкина.
Казанский. Что-о-о-о???
Их разняли.
В другой комнате в центре стоят Викентий Викентьевич Вересаев и Дмитрий Дмитриевич Благой.
— Знаю вас, — нервничает Вересаев, — ваш метод очень прост: бери любое произведение Пушкина и трактуй его аллегорически в нужном тебе смысле.
— Свести все к поискам «аллегорий», — отвечает Благой, — значит ничего не понять в моих работах. И вообще, вы своего мнения о Пушкине не высказываете, только критиковать можете. Кто для вас Пушкин?
— Для меня... Для меня, во-первых, художник, сторонник «звуков сладких и молитв», сторонник «державной самостоятельности искусства».
— Вот! — обращается Благой к стоящей вокруг публике. — Вот, полюбуйтесь. А для меня Пушкин — человек. Для меня и идеология и творчество Пушкина являются результатом определенных общественных отношений.
— Слушайте, — говорит Вересаев, чувствуя, что симпатии публики от него ускользают, — слушайте: ни вы меня, ни я вас разубедить не сможем. Так разойдемся полюбовно.
Благой с нескрываемым презрением отходит в сторону.
Вскоре голос Вересаева раздавался уже в другой комнате:
— Я утверждаю и еще раз утверждаю, что звезда, упомянутая Пушкиным в стихотворении «Редеет облаков летучая гряда>г.», — Юпитер и только Юпитер. Я обладаю для этого достаточным количеством веских доказательств. Возьмем хотя бы астрономические изыскания Кузнецова, том XII, страница 182...
— Извините, товарищ Вересаев, — сказал один из рабочих, внимательно прислушивающихся к спору, — я перебью вас. Я, конечно, человек несведущий и в таких тонкостях, как звезды, плохо разбираюсь, но мне кажется, что проще было бы спросить у Александра Сергеевича — вот он здесь стоит.
Вересаев робко подошел.
— Александр Сергеевич, разрешите спор. Скажите, пожалуйста, какую звезду вы подразумевали в стихотворении «Редеет облаков летучая гряда...»? Я полагаю, что Юпитер. Ведь правда?
Пушкин был явно смущен.
— А разве это имеет какое-нибудь значение? — спросил он.
— Нет... То есть да... То есть политического значения не имеет, а вообще... просто литературное, — промямлил Вересаев.
— Не понимаю, — проговорил Пушкин. — Зачем же вам все-таки в литературном значении нужно название этой звезды?
— Ну, сделайте одолжение, Александр Сергеевич, скажите. Разрешите вековой, так сказать, спор.
— Да я, уважаемый Викентий Викентьевич, просто не помню. Мало ли звезд было тогда на небе. Заметил и написал. Да и вообще... Я астрономию не изучал, откуда мне знать, где какая звезда.
Вересаев пробормотал:
— Не понимаю. Как можно так формально относиться... и к чему? К своим же собственным произведениям. — И вдруг, вспомнив, добавил: — Но кто же тогда эта девушка, о которой вы упоминаете?
Пушкин вспылил:
— Я не понимаю, Викентий Викентьевич, что вы в конце концов от меня хотите? Мало вам того, что вы про меня такие вещи опубликовали, что мне стыдно людям на глаза показываться, вроде крестика в кровати?! Написал я стихи — разбирайте их, изучайте, «прорабатывайте», подводите политическую базу — пожалуйста, слова не скажу; но в мою личную жизнь, милостивый государь, раз и навсегда прошу не вмешиваться!
«Одним апрельским вечером Линда Джексон вытащила из сумочки револьвер и выстрелила из него прямо в горчичное пятно на футболке собственного мужа».
Уже шестнадцать лет Лондон лежит в руинах. Те, кому удалось выжить, создали в его окрестностях лагеря с населением в несколько сот человек. Быт лагерей суров, он состоит из мародерских вылазок в город, набегов на соседей и отражения вражеских атак. Хваленая английская вежливость осталась в прошлом, законы цивилизованного общества сменились законами клана. Доверять можно только своим, все чужие – заклятые враги, конкуренты в борьбе за выживание. Еще опаснее Звери – так называют начисто утративших человеческий облик двуногих обитателей лондонских развалин. Хейдену двадцать один год, но он уже возглавляет Блэкуинг, самый укрепленный и опасный из всех лагерей.
Благополучный и рутинный ход жизни немолодой женщины внезапно прерывается неправдоподобным химерическим событием, в которое невозможно поверить. Героиня и ее семья вынуждены принять невероятное как данность. Создавшаяся вокруг обычной женщины фантасмагорическая ситуация служит фоном, на котором разыгрывается настоящая жизненная драма, в которую вовлечены близкие ей люди. Это роман о мужестве, силе духа, стойкости людей в невыносимой ситуации, когда единственный выход — это вести себя достойно. Содержит нецензурную брань.
«Что я знаю про Комбинат? Не то чтобы много. Мы производим Продукт. Для кого? Странный вопрос. Для тех, кто его потребляет, разумеется. Здесь, в заготовочном цеху, мы занимаемся первичной обработкой сырья и приготовлением полуфабрикатов. Есть ещё склады и транспортный отдел. Водители развозят в фургонах сырьё по всему Комбинату. И, конечно, отдел тестирования. Оказаться там мечтает каждый заготовщик. Скоро туда попаду и я…»Победитель конкурса «Кубок Брэдбери» в номинации «Социальная фантастика».
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
К середине третьего тысячелетия человечество создало прекрасную и великую цивилизацию. Это мир парящих городов, домов-флоотиров, искусственных экзопланет, способных подобно межзвездным крейсерам лететь к границам вселенной, и грозных союзников. На Земле каждый человек может воплотить свою мечту или просто вести жизнь, полную удовольствия, но люди все равно находят возможность потерять надежду или совершать одну ошибку за другой. Пока планетарные власти сдерживают прогрессорские планы радикалов, уставший от службы генерал-майор Никита Ларский расследует запутанное убийство, в котором обвиняется пришелец с Дальних пределов.