Дальние рейсы - [38]

На следующий день мы осматривали бумажный комбинат. Надежда и Алексей поздоровались у проходной и остались вместе до конца экскурсии. Они побывали во всех цехах, в некоторых по рассеянности даже два раза. Впоследствии Алексей говорил, что комбинат произвел на него замечательное впечатление. Он только не мог вспомнить, из чего и как вырабатывается бумага.

А было интересно. Нам показали весь процесс, начиная с того момента, когда толстое мокрое бревно попадает в машину. Вот с него содрали кору, будто сняли одежду, обнажив желтоватое тело. Вот его расщепили, измельчили. И вот уже варка, химические реакции, резкий ядовитый запах. И наконец, машина, чем-то похожая на печатную. Только она не разматывает рулон, а, наоборот, свертывает широкую полосу девственно белой бумаги.

Попробуйте тут удержаться и не обзавестись сувениром! Я не удержался. Взял лист свежеиспеченной бумаги, подошел к контролеру и попросил автограф. Контролер поставил на лист штамп-цифру 6, а потом вывел крупно: «Холмский бм. комбинат. Дручук».

С комбината мы поехали на пляж. Там было пустынно. Сеял мелкий дождик. Вода не успокоилась после шторма, волны набегали с размаху и, ослабев, сердито шипели в мокром песке.

Я купаться не собирался. Алексей не взял плавки. Вообще народ не был расположен принимать холодные ванны. Сбегали окунуться две женщины-экскурсоводы, да и те сразу вернулись. Однако есть такие люди, которые даже бессознательно, сами не замечая того, всегда хотят выделиться, блеснуть, привлечь внимание. У некоторых это здорово получается: умеют пустить пыль в глаза.

Вот хотя бы Валерий Харцевич. Ему уже под- тридцать. Черты лица крупные, довольно приятные. Он был бы неплохим парнем, если бы не гонялся за всякими модами и прекратил бы свои показные штучки.

В ресторане наши столики стояли близко, в одном ряду. И вот как-то за обедом, в первый или второй день круиза, разговор зашел о горчице. Высказывались разные соображения. как лучше ее готовить, добавлять ли сахар и все такое прочее. Знатоки и любители горчицы сходились на том, что на «Туркмении» готовят эту приправу по высшему классу.

Валерий восседал в кресле, обтянутый каким-то удивительным, розовым в крапинку, свитером, выставив ноги в шикарных голубых брюках, безусловно заграничного происхождения. На пальце сверкал перстень. Дождавшись, пока разговор смолкнет, Валерий сказал веско, на публику:

— Когда я ездил в Венецию, нам горчицу не подавали.

Некоторые товарищи сперва даже подумали, что это шутка…

После истории с горчицей его начали звать на итальянский манер — Валерио. Несмотря на этот конфуз и еще несколько срывов, девушки поглядывали на Валерио благосклонно. Он недурен собой, а главное — холост.

И вот на пляже Валерио наконец развернулся в полную силу. Он блеснул своей загорелой спортивной фигурой, презрением к холоду. И конечно, умопомрачительными японскими плавками из нейлона. Они были голубые, с красными волнами и зелеными кораблями. Но может, корабли были красные, точно не помню. Во всяком случае пятно было яркое.

Разумеется, Валерио привлек общее внимание. На него смотрели все, в том числе и Надежда. Только Алексей что-то вдруг заскучал, подошел ко мне. Я подумал: уж не ревнует ли? Ведь этот парень слишком часто появляется там, где Надя. Нет, не должен ревновать. Просто, может, завидует немного здоровяку Валерио.

Мы пошли вдоль берега, вдоль белой пены прибоя, бросавшего на песок длинные ленты водорослей и тяжелые большие куски битых раковин. Остановились возле устья речушки, в которой за песчаным баром копошились ребята-подростки, ловившие сетками каких-то рачков. Ребята объяснили, что этих рачков охотно едят куры. Рачки были серые, вертлявые и неприятные.

На дороге загудели наши автобусы.

Я так устал за день, что свалился на койку, едва добравшись до каюты. А наутро опять подъем, завтрак, получение сухого пайка — и марш на берег. «Туркмения» готовилась к выходу в море. Она должна была обогнуть мыс Крильон, пришвартоваться в порту Корсаков и ожидать там своих пассажиров. А мы отправлялись в глубь острова по сухопутью. На вокзале стоял небольшой состав из четырех зеленых вагонов. Железная дорога на Сахалине отличается от привычной, материковой. Колея несколько уже. А главное — очень уж петляет она по горам. Иногда поезд описывает восьмерку, возвращаясь почти к тому месту, где проходил.

Дорога змеится по глубоким распадкам, по руслам горных речушек, вокруг высятся сопки с острыми вершинами и крутыми боками. Радует глаз ровная зелень тайги. А там, где бушевали лесные пожары, как черные страшилища стоят обгорелые лиственницы и березы, растопырив голые культяпки сучьев.

Долины, подножия гор покрыты кустарником и высокой травой. Впрочем, «высокой» — не то определение. Точнее сказать, гигантской. Быстрый рост некоторых видов трав — это особенность сахалинской природы. Причем рост бывает таким буйным, таким интенсивным, что этот процесс просто поражает наблюдателей. Лето на острове короткое, но травы успевают вымахать на такую высоту, что среди них не видно кустов и небольших деревьев.

Всем известен, например, обыкновенный, ничем не примечательный лопух. Пройдешь мимо него и внимания не обратишь. А на Сахалине лопух-белокопытник удивляет своими чудовищными размерами. Мало того, что человек скрывается в зарослях белокопытника с головой: листья его достигают метра, а то и почти полутора метров, в диаметре; такие листья можно использовать как зонтики, укрывающие от дождя или от солнца.