Далеко от яблони - [68]
В маминых глазах блеснули слезы.
– Мы просто не хотели перегружать тебя информацией…
– Ничего подобного! – возмутилась Грейс. – Вы до смерти боялись, что если я узнаю о своей биологической матери, то захочу ее найти!
– Почему ты прячешь фотографии Милли? – неожиданно спросила мама.
– Что? Как ты узнала?
– Увидела в ящике твоего стола. Решила убрать на место карандаши, которые валялись в машине, и увидела. – Слезы крупными каплями катились по маминому лицу. – Зачем ты их от нас прячешь? Знаю, Грейси, ты скучаешь по малышке, но и мы ведь скучаем – и по внучке, и по дочке. Если бы ты только поговорила с нами…
Папа молча кивал.
Почувствовав на щеках влагу, Грейс торопливо вытерла ее рукавом.
– Почему разговаривать всегда должна я? Почему вы не можете поговорить со мной?
– Мы лишь стараемся тебя не расстраивать, – объяснил папа самым расстроенным тоном. – Мы не хотели, чтобы ты считала себя нежеланным ребенком. Видя твое состояние после возвращения из больницы, мы только хотели оградить тебя от боли. – Он посмотрел на маму, а затем прибавил: – Думаю, мы наделали кучу ошибок, но мы тебя любим, любим всем сердцем. Боже, Грейс, мы пытаемся все исправить, но не знаем, как тебе помочь…
Грейс отчаянно гнала воспоминания о больнице, о дороге домой, когда с каждым километром, отделяющим ее от Персик, внутри у нее что-то рвалось.
– Я хочу найти мою биологическую мать, – заявила она. – Хочу, чтобы она знала, что у меня все хорошо. И чтобы вы это приняли.
– Хорошо, хорошо, Грейси, – заверила мама. – Как скажешь, так и будет. Что бы ни случилось, мы всегда рядом.
Грейс вспомнила, как крепко мама держала ее за руку во время схваток, как не отходила от нее ни на секунду, как папа вместе с ней часами смотрел «Нетфликс», не говоря ни слова. Чем старше становилась Грейс, тем более человечными казались родители, и это пугало ее едва ли не сильнее всего на свете. Она тосковала по детству, когда родители были всемогущими богами, но осознание того, что они – люди, примиряло ее и с собственной человечностью.
– Грейс, скажи, пожалуйста, ты общалась с кем-то, кто прошел через то же, что и ты? – осведомился Майкл. – Посещала группу поддержки?
Грейс отрицательно покачала головой. Говорить о Персик с чужими? Нет, невозможно. Это почти предательство.
– Девушек, которые оказались в подобной ситуации, довольно много, – мягко произнес Майкл. – Может быть, попробуем сделать хотя бы несколько шагов в этом направлении?
Грейс молча кивнула.
– Думаю, у нас все получится. Прогресс налицо. – Майкл широко улыбнулся, а Грейс откинулась на спинку и закрыла глаза.
Прогресс – это так тяжело, подумалось ей.
– Так, погоди, дай-ка сообразить, – сказал Рейф. – Ваша соседка Элейн настучала на меня?
– На нас, – уточнила Грейс, допив остатки молочного коктейля.
– У Элейн явно слишком много свободного времени, – пробормотал Рейф.
Сегодня, выйдя от психолога, Грейс получила эсэмэску от Рейфа:
Кроссовки есть?
В смысле?
– написала она.
Выходи на пробежку. Встречаемся через полчаса за парком.
Грейс начала набирать «Нет, спасибо», но потом передумала и ответила:
Так уж и быть, ты в деле.
В качестве партнера по бегу Рейф оказался таким, как надо: молчаливым. Кроссовки по-прежнему сидели отлично, и, хотя Грейс была не в лучшей форме, чтобы бежать в гору, колющая боль под ребрами и одышка заставили ее почувствовать себя прежней. Ну хоть что-то осталось в этой жизни по-старому после стольких перемен. Погода стояла прохладная, в воздухе наконец повеяло осенью, ощущение затянувшегося лета исчезло. Добравшись до вершины холма, Грейс обернулась и с улыбкой сказала Рейфу:
– Неплохо.
– Пристрели меня, – прохрипел он, уперев руки в колени.
В ответ она лишь рассмеялась.
Потом они бок о бок сидели на крыше машины Рейфа. На душе у Грейс было одновременно и легко, и тяжело, как если бы она справилась с большей частью дел, но самое трудное оставила напоследок. И все же от этих минут, проведенных на дальнем конце парковки в компании Рейфа, ей стало по меньшей мере чуть-чуть лучше.
– Знаешь, почему эта Элейн позвонила твоим родителям? – спросил Рейф, и она уловила в его голосе нотки, которых раньше не слышала.
– Подозревает, что я готова залететь от любого парня севернее экватора?
– Ха. Может, и так, но… Сама не сообразила? Грейс, ты – белая, я – мексиканец, сложи два и два.
– Серьезно?
– А то! Я уверен. Если не на все сто процентов, то на девяносто девять.
– Слушай, ты же понимаешь, что мне на это плевать? Имел ты эту Элейн!
Рейф не сдержал улыбки, которая заиграла в уголках рта.
– Если ты не против, я бы предпочел не иметь эту вашу Элейн.
– Фу, прекрати! – захихикала Грейс. И почему в обществе Рейфа ей постоянно хочется хихикать? Хорошо это или плохо? – Ты понял, о чем я.
– Понял, понял. Ты тоже меня поняла, да? – сказал Рейф. – Не волнуйся, я на тебя не злюсь. Просто ты иногда смотришь на вещи не так, как я. Ты и не обязана видеть их так же.
Грейс кивнула.
– Предлагаю повесить на дом Элейн табличку «Продается». Для зачистки района от плохих соседей.
