Дача на Петергофской дороге - [3]

Подъем литературного творчества Н. А. Дуровой — конец 30-х годов. В журналах «Библиотека для чтения» и «Отечественные записки» публикуются ее повести: «Елена», «Граф Мавриций», «Павильон» и другие. В 1840 году выходит собрание сочинений в 4-х томах. Первая удивленно-ироничная реакция критики на непривычный феномен «женского рукоделья» очень скоро сменилась серьезным, профессиональным разговором по существу, без всяких скидок на «слабый пол».

Пример здесь показал В. Г. Белинский, отметивший выход книги Н. А. Дуровой «Записки Александрова. Добавление к Девице-кавалерист» так: «И что за язык, что за слог у Девицы-кавалериста! Кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо, и ему-то обязана она этою мужественною твердостию и силою, этою яркою выразительностию своего слога, этою живописною увлекательностию своего рассказа, всегда полного, проникнутого какою-то скрытою мыслию»[3].

Среди героинь произведений Н. А. Дуровой немало женщин, выбирающих для себя путь протеста, обретающих смелость переступать предрассудки своего времени. Так Елена из первой опубликованной повести находит силы не смириться с участью униженной, нелюбимой, пренебрегаемой жены. Находит в себе силы нарушить запрет отца, обвенчаться с любимым человеком и героиня повести «Угол», купеческая дочь Фетинья Федулова.

В основе этой повести — сюжет, типичный для так называемых «светских» повестей романтического направления: возвышенная, стойкая любовь, неравный тайный брак. Но примечательная особенность повести в другом — в отчетливой издевке, с какой автор описывает снобизм и тщеславие представителей «высшего» света, в проникновенной интонации, с какой передан облик вчерашней крепостной Степаниды, сдающей внаем углы своего жилища. Именно «угол» Степаниды стал для молодых влюбленных средоточием истинной доброты и человечности. Противостоит «углу» роскошный особняк графини Тревильской. У этой великосветской дамы аристократическая спесь заглушает все другие человеческие чувства, даже любовь к сыну.

Думаем все же, что художественная цельность и ценность этого произведения значительно слабее восхитивших А. С. Пушкина и В. Г. Белинского автобиографических записок Н. А. Дуровой. Слишком заметны здесь «швы» романтической условности, ощутимы натяжки сюжетных хитросплетений. Неправдоподобна, надуманна ситуация многолетнего тайного пребывания молодой жены графа (да еще и с двумя детьми!) в особняке графини Тревильской-матери. Но эти художественные «нестройности», думается, многократно искупаются реалистической полнотой характеров, точной передачей социальных состояний, типичных для русского общества первой половины XIX века.

Конечно, и З. А. Волконская и Н. А. Дурова, так веско заявившие свой талант и свою общественную значительность, воспринимались лишь как явления уникальные, феномены, которыми не следует мерить творческие возможности «слабого пола».

Однако на литературном небосклоне России 30–40-х годов вспыхивали все новые и новые, очень заметные имена, иногда замаскированные прозрачными псевдонимами. Вышли в свет две повести Е. П. Ростопчиной под общим заголовком «Очерки большого света» и подписью Ясновидящая. Стал центром притяжения общественной и литературной жизни салон поэтессы и переводчицы Каролины Павловой. Нарасхват читались номера журнала «Библиотека для чтения» с произведениями Зенеиды Р-вой. За этим псевдонимом укрылась писательница Е. А. Ган. Именно ей вскоре В. Г. Белинский посвятил многостраничную статью, где круто, как это было свойственно великому критику, пересматривал традиционные взгляды на общественную роль женщины и свои личные воззрения в том числе. Оп заявлял: «Звание писательницы пока еще контрабанда не у одних нас… Едва ли кто упустит случай, говоря о пишущей женщине, посмеяться над ограниченностью женского ума, более будто бы приноровленного для кухни, детской, шитья и вязанья, чем для мысли и творчества… Если закон оставит женщину в покое, тогда против нее действует общественное мнение. Тысячеглавое чудовище объявляет ее безнравственною и беспутною, грязнит ее благороднейшие чувства, чистейшие помыслы и стремления, возвышеннейшие мысли — грязнит их грязью своих комментариев; объявляет ее безобразною кометою, чудовищным явлением, самовольно вырвавшимся из сферы своего пола, из круга своих обязанностей, чтоб упоить свои разнузданные страсти и наслаждаться шумною и позорною известностью»[4].

Последние слова — почти перифраз значительного отрывка повести Е. А. Ган «Суд света».

Писательница не раз с горечью отмечала в письмах друзьям: «Кто знает лучше меня все, что есть неприятного, жестокого, неестественного в положении женщины, которая становится, так сказать, на пьедестал и делает из себя цель для взоров и толков людских!»

Представленная в книге повесть «Суд света» во многом автобиографична. Здесь писательница в разгаре своего творческого успеха, растущей популярности высказала всю горечь непонятости, боль духовной неразделенности. Такова и судьба главной героини повести — генеральской жены Зенаиды, которую, видимо, не случайно писательница нарекла именем, избранным для собственного псевдонима. Как следует уже из заголовка, произведение относится к разновидности так называемых светских повестей.