Усталый и голодный добрался я до уездного городка П*** и остановился у гостиницы -- лучшей в городе, по словам моего ямщика. Навстречу ко мне выбежал слуга. Я потребовал комнату и прибавил:
– - Смотри же, только чистую, пожалуйста.
– - Уж не побрезгайте, окнами на двор,-- умильно глядя на меня, сказал слуга.
Я заглянул на грязный двор, заставленный различными весьма странными экипажами. Под навесом стояли лошади, коровы, бараны. На дворе толпились мужики; шум был ужасный. Желая хорошенько выспаться после трех ночей, проведенных в телеге, я потребовал комнату непременно с окнами на улицу.
– - Все занято,-- отвечал слуга.
– - А налево-то от нас, Архип? -- раздался мужской голос над нашими головами.
В окне второго этажа покоились животами на пуховых подушках в ситцевых наволочках старик и старушка.
– - Занято! -- нехотя отвечал Архип на их замечание.
– - Ну так пятый номер, что опорожнил сегодня купец,-- подхватила старушка.
– - Исправник взял под кого-то! -- грубо крикнул Архип.
Благодаря заботливости стариков, мне ничего более не оставалось, как попытать счастья в другом трактире.
– - Ты поезжай к немцу, может, у него есть! -- заметил старичок моему ямщику.
– - Под гору не езди, а ступай низом -- тут ближе: я хаживала пешком,-- с горячностью прибавила старушка.
Ямщик тронулся, я поклонился старичкам, благодаря за непрошеные услуги. Они отвечали самыми радушными поклонами.
По случаю ярмарки даже все харчевни городишка были битком набиты, и я скоро принужден был возвратиться к первому трактиру. Старички, завидев меня, раскланялись со мной уже как с коротким знакомым и с участием спросили: нашел ли я номер?
– - Нет! -- отвечал я, выходя из телеги, и обратился к выбежавшему Архипу:
– - Давай хоть на двор номер, что делать!
Архип торжественно отвечал:
– - Да и его сейчас заняли.
Это известие меня ошеломило.
– - Ишь какой, мы ведь тебе сказывали: обожди! Барин, может статься, и вернется,-- строго заметила ему старушка и, обратись ко мне, продолжала с чувством обиженного достоинства: -- В ярмарку дворянам здесь места нет: купечество все захватывает, хоть на улице ночуй.
Это меня нисколько не утешило, я пристал к Архипу, чтоб давал мне номер. Архип наотрез объявил, что нет,-- разве не выбудет ли кто к вечеру, да и то бог знает!
Я стоял в недоумении, не зная, что делать, как вдруг старичок крикнул слуге:
– - Архип, Архип! Проси к нам, мы уступим им одну комнату. Пожалуйте, комнатка изрядная,-- прибавил он, обратясь ко мне.
– - Милости просим, мы завтра уезжаем, одну ночь и потеснимся,-- ничего! -- подтвердила старушка.
Я поклонился им, но все еще стоял в нерешимости; старик положил ей конец, дав Архипу приказание тащить с телеги мою поклажу, а сам скрылся; старушка скрылась тоже.
– - Что это за люди? -- спросил я Архипа, принявшегося за выкладку моих вещей.
– - Тутошные помещики! -- не без презрения отвечал Архип и как-то двусмысленно спросил, приподняв чемодан: -- Тащить, что ль, наверх?
– - Как их фамилия?
– - Зябликовы! -- отвечал Архип.
– - Григорий Никифорыч и Авдотья Макаровна приказали просить вашу милость наверх,-- сопровождая свои слова низким поклоном, сказала девушка в тиковом платье, с волосами, расчесанными на две косы.
Ей было лет двадцать с лишком. Она имела лицо рябое, некрасивое и сердитое; особенно злобно покосилась она на Архипа, который поглядывал на нее насмешливо.
– - Да, пожалуйте! -- раздался голос старика над моей головой.
– - Что глядишь-то, тащи вверх чемодан,-- повелительно прибавил он своей прислужнице.
Эта оригинальная услужливость со стороны незнакомых людей, а также голод и желание отдыха заставили меня последовать за сердитой девой, которая уже успела переброситься с Архипом довольно энергичною бранью. Коридор, по которому я шел за прислугой, несшей мои вещи, был как следует быть коридору в уездном трактире: грязен, пахуч и темен. В продолжение моего шествия все двери номеров раскрывались и из них высовывались любопытные головы постояльцев. Я вошел в светлую и довольно чистую комнату, которой главная меблировка состояла из сундуков, коробок, узелков, а стены были завешаны мужским и женским гардеробом. Явились старички и опять начали раскланиваться со мной, как со своим гостем.
– - Рекомендую вам мою супругу Авдотью Макаровну,-- сказал муж, а жена, заметно готовясь, что я подойду к ее руке, прибавила:
– - Милости просим разделить с нами уголок и хлеб-соль.
Я стал извиняться, что стесню их.
– - И, полноте! Мы переночуем в другой комнате, это наша тоже,-- указывая на соседнюю дверь, прервал старичок.
– - Не на улице же вам, батюшка, было ночевать! И все это Архип купцу всякому норовит угодить, а для дворянства нет места!
И старушка указала мне место возле себя на диване. Я сел.
Настало молчание; пользуясь им, я рассмотрел внимательнее моих новых знакомых. Старички имели физиономии необыкновенно простые и добродушные. Я готов был бы держать пари, что в жизни своей они не знавали никакого горя: так спокойно, даже туповато было выражение их лиц. Щеки сохраняли румянец; полнота не переходила еще границ, но животы заметно были развиты,-- все не дурные признаки. Волосы у обоих были светло-русые. Туалет старика, вероятно по случаю лета, состоял из серо-черной нанки. Белая косынка обхватывала его короткую и толстую шею. На супруге его туалет также не был роскошен. Темный ситцевый капот -- лиф коротенький, рукава с пуфами. Под лифом платья, вместо манишки, была надета белая кисейная косынка. Чепчик тюлевый с рюшью без всяких бантов дополнял этот простенький и чистенький туалет. Григорий Никифорыч прервал молчание следующим вопросом:
