Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [25]
Послѣ занятій съ рабби Янкель-Нохимомъ для меня уже невозможно было найти подходящаго учителя. И, притомъ, отецъ мой считалъ, что учитель мнѣ уже не нуженъ, а необходимо лишь руководство при самостоятельномъ изученіи Талмуда, такъ какъ система изученія была, по его мнѣнію, въ достаточной мѣрѣ мною усвоена. И если бы не ранній возрастъ, я былъ бы уже тогда отправленъ въ ешиботъ для усовершенствованія, чтобы въ 14—15 лѣтъ получить «смихо» (удостовѣренія раввина о подготовленности ученика стать самому раввиномъ). Дальше этого честолюбивые замыслы отца въ тотъ моментъ не шли. Слава обо мнѣ, какъ о мальчикѣ талмудистѣ, въ Полтавѣ была установлена. Подготовленность свою мнѣ довелось доказать на дѣлѣ по слѣдующему случаю. Одинъ изъ братьевъ моей матери, воспитанникъ Мирскаго ешибота, — кстати сказать, рѣдкій стилистъ-гебраистъ, авторъ превосходныхъ небольшихъ стихотвореній на древне-еврейскомъ языкѣ, — долженъ былъ жениться. Свадьба происходила въ мѣстечкѣ Рѣшетиловкѣ, въ 35 верстахъ отъ Полтавы. На эту свадьбу отправилась вся семья, взяли и меня съ собой. Мнѣ было около десяти лѣтъ. Обычная еврейская свадьба, въ балаганѣ, спеціально для сего выстроенномъ; на нее собрались всѣ мѣстные евреи. Послѣ произнесенія женихомъ-талмудистомъ, согласно ортодоксальному обычаю, «дрошо», т. е. рѣчи на талмудическую тему, выступилъ съ «дрошо» и я, десятилѣтній мальчикъ, на тему, — я это отчетливо помню, — касавшуюся постановленій о соленіи мяса, употребляемаго въ пищу; тема была разработана мною подъ руководствомъ отца — или рабби Янкель-Нохима, — но почти самостоятельно. Мое изложеніе затрагивало разныя мѣста Талмуда и различныя мнѣнія комментаторовъ, — словомъ, представляло типичную дрошо со всѣми ея особенностями. Рѣшетиловскіе евреи были повергнуты въ изумленіе.
Хочу сказать нѣсколько словъ объ этомъ дядѣ, Веніаминѣ Ошмянскомъ, явившемъ собою примѣръ того, какъ безплодно погибали способности и даже таланты въ сѣрой обстановкѣ еврейской жизни.
Я уже упомянулъ о томъ, что онъ былъ прекраснымъ гебраистомъ. Еще мальчикомъ онъ проявлялъ большія лингвистическія способности. Обладая незаурядной памятью, онъ усвоилъ себѣ языкъ и стиль пророковъ, которыхъ онъ зналъ наизусть. Въ возрастѣ 13—14 лѣтъ онъ былъ отправленъ въ мирскій ешиботъ, для чего воспользовались оказіей послѣ Ильинской ярмарки, съ упомянутымъ уже разъ балагулой Кивой. Въ Мирѣ онъ пробылъ нѣсколько лѣтъ и неожиданно оттуда скрылся. Семья много мѣсяцевъ была въ неизвѣстности, гдѣ онъ находится. Самъ онъ и потомъ скрывалъ авантюру, въ которую пустился. Повидимому, онъ успѣлъ ознакомиться съ нѣкоторыми произведеніями еврейской литературы, заразился просвѣтительными стремленіями и задумалъ учиться. Ему это не удалось, и онъ вернулся въ Полтаву 18-лѣтнимъ юношей. Угрожала «опасность», что онъ въ Полтавѣ проявитъ свою склонность къ общему образованію и къ литературнымъ занятіямъ, для которыхъ онъ отъ природы былъ предназначенъ. Эту опасность устранили: его поспѣшили женить. Молодой человѣкъ очутился въ Рѣшетиловкѣ, какъ «зять на кормленіи» («эйдемъ афъ кестъ»). Рѣшетиловская тина его засосала; въ качествѣ самаго ученаго среди евреевъ, онъ занялъ центральное мѣсто среди мѣстныхъ невѣжественныхъ хассидовъ, сталъ увлекаться каббалой. Блестящій его еврейскій стиль проявлялся лишь въ корреспонденціи съ родными и въ сочиненіи стиховъ по разнымъ случаямъ. Имъ никогда не суждено было увидѣть свѣтъ. Черезъ короткое время, когда обѣднѣлъ его тесть, онъ вернулся въ Полтаву, обремененный дѣтьми малъ-мала-меньше. Его оцѣнили, какъ знатока еврейскаго языка, и нашлись любители, которые брали у него уроки, чѣмъ онъ и добывалъ скудныя средства. Съ литературными занятіями пришлось покончить. Впослѣдствіи онъ заболѣлъ горловой чахоткой и послѣ долгихъ лѣтъ страданій умеръ. Такъ погибло несомнѣнно крупное дарованіе, котораго нельзя было въ немъ не признать всякому, кто знакомъ былъ съ его писаніями.
Мой отецъ не могъ не дѣлать уступокъ требованіямъ времени и мѣста. Я еле говорилъ по-русски и до 9 лѣтъ не умѣлъ ни читать, ни писать на этомъ языкѣ. И вотъ отецъ счелъ необходимымъ обучить меня и русской грамотѣ. Способъ обученія въ хедерахъ былъ самый незатѣйливый. На два или, самое большее, на три часа въ недѣлю приходилъ приглашенный на роль учителя обыкновенный штабной писарь, обладавшій красивымъ почеркомъ, и давалъ намъ списывать прописи. Въ рѣдкихъ случаяхъ приглашался гимназистъ старшихъ классовъ; но я до 12 лѣтъ дальше штабного писаря не пошелъ. Не помню, гдѣ и какъ я научился читать по-русски; если не ошибаюсь, — самоучкой.
Освобожденный отъ хедера въ возрастѣ послѣ 10 лѣтъ, я нѣкоторое время, какъ уже упоминалъ, обучался у отца, главнымъ образомъ Пророкамъ, а остальное время проводилъ ежедневно въ молитвенномъ домѣ надъ изученіемъ Талмуда. Одинъ въ пустомъ помѣщеніи, окруженный фоліантами, я углублялся въ занятія, и гулко раздавался въ пустомъ помѣщеніи мой дѣтскій напѣвъ, обычный при чтеніи Талмуда. Временами я испытывалъ минуты высокаго подъема духа, доходящаго до экстаза. И на всю мою жизнь незабвенными остались эти моменты высокаго умственнаго напряженія и наслажденія, когда мысль ширится и ширится, мозгъ какъ бы разверзается и готовъ объять необъятное. По временамъ попадались мнѣ въ руки книги и не талмудическаго содержанія. Помню тѣ усилія, которыя я прилагалъ, чтобы понять попавшее мнѣ въ руки философское сочиненіе Маймонида «Море-Небухимъ». Въ этомъ сочиненіи «Рамбамъ» (Маймонидъ) развиваетъ аристотелеву философію, приспособляя ее къ еврейскому міросозерцанію. Я ловилъ отдѣльныя мысли, но пониманіе общаго оставалось для меня, само собою разумѣется, недоступнымъ, и мои усилія были напрасными. Пытался я неоднократно проникнуть и въ лабиринтъ каббалы и усиленно стремился понять «Зогаръ», но дальше значенія десяти «сефиротъ» въ пониманіи Зогара я собственными силами въ это время пойти не могъ. Никакихъ желаній выйти изъ заколдованнаго круга старой еврейской письменности у меня не проявлялось. Ничто не выводило меня за этотъ кругъ, и я съ нетерпѣніемъ ждалъ момента, когда буду отправленъ въ ешиботъ. Такъ прошло время, пока я достигъ 12-лѣтняго возраста.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.