Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [22]
Субботній день… Съ какимъ нетерпѣніемъ ожидаетъ его наступленія хедерный мальчикъ! Уже въ пятницу утромъ мы собирались въ хедеръ радостные и возбужденные. Фоліанты Талмуда не раскрывались, время посвящалось чтенію, на-распѣвъ по установленной пунктуаціи, очередной главы Пятикнижія (той, которой посвящалась данная недѣля, и которую читали въ субботу изъ свитковъ во время молитвы въ синагогѣ); послѣ этого, также на-распѣвъ, но съ другой мелодіей читалась соотвѣтственная глава изъ Пророковъ; въ 12 часовъ насъ отпускали на свободу. Приготовленія къ встрѣчѣ субботы, баня, переодѣваніе, торжественное шествіе потомъ въ ярко-освѣщенную синагогу для торжественной молитвенной встрѣчи «невѣсты-субботы»: «Пойдемъ, другъ мой, навстрѣчу невѣстѣ»… А потомъ возвращеніе домой, гдѣ все убрано, горитъ рядъ свѣчей, зажженныхъ при молитвѣ матери, накрытый столъ съ двумя свѣже-испеченными булками-«халами» подъ салфеткой; чтеніе и пѣніе молитвъ въ честь субботы въ промежуткахъ между рыбой и супомъ, между супомъ и мясомъ, и передъ «цимесомъ»: «Какъ красива и сладка любовь сердечная»…
Но и въ субботніе дни было достаточно поводовъ для тревожнаго біенія дѣтскихъ сердецъ. Кромѣ посѣщенія хедера передъ вечерней молитвой, мнѣ всегда предстояло дать отчетъ отцу, а что еще страшнѣе — и дѣду, во всемъ пройденномъ за недѣлю въ хедерѣ: этотъ экзаменъ назывался «фергеренисъ». Правда, изъ этого испытанія я выходилъ съ блестящей побѣдой, и мои волненія вознаграждались поощрительнымъ щипкомъ въ щеку со стороны суроваго судьи — дѣдушки; еще большей наградой мнѣ служило выраженіе гордости и умиленія, которое я улавливалъ на лицѣ счастливаго отца. Часто бывали случаи, когда на испытаніе приглашались друзья и знакомые; мои успѣхи вызывали громкое одобреніе, и я не стану отрицать, что оно льстило моему дѣтскому тщеславію. Особенно — позднѣе, когда мнѣ было уже лѣтъ девять-десять, эти испытанія доставляли мнѣ большое удовольствіе, и я, бывало, ждалъ ихъ съ нетерпѣніемъ.
Обстановка хедера, въ которомъ я учился, была обычная для того времени — быть можетъ, и для настоящаго времени во многихъ мѣстахъ. Дѣйствовалъ законъ, по которому каждый меламедъ долженъ былъ обзавестись надлежащимъ свидѣтельствомъ отъ учебнаго начальства. Этотъ документъ назывался у меламедовъ «шейнъ» и обходился рубля въ два или три, а получить его могъ всякій —־ призванный и непризванный. Дѣйствовало постановленіе о томъ, чтобы хедеры находились въ соотвѣтствующемъ элементарнымъ требованіямъ гигіены помѣщеніи; оно, конечно, никѣмъ никогда не исполнялось. Если меламедъ былъ мѣстный житель, хедеръ ютился въ его квартирѣ, — если можно назвать «квартирой» комнату, большею частью въ подвальномъ этажѣ, въ которой помѣщался весь живой и мертвый инвентарь меламеда. Если же меламедъ былъ пріѣзжій, то подъ хедеръ нанималась комнатка, какую только можно было получить за минимальную плату, доступную для меламеда, зарабатывавшаго рублей двадцать въ мѣсяцъ. Въ рѣдкихъ случаяхъ, для дѣтей болѣе состоятельныхъ родителей, учениковъ меламеда, пользовавшагося особымъ почетомъ, староста молитвеннаго дома (габе) разрѣшалъ помѣщеніе хедера въ женской половинѣ молитвеннаго дома.
Уже въ 8 часовъ утра, — лѣтомъ и зимою, — я отправлялся въ хедеръ, снабженный завтракомъ, состоявшимъ изъ куска бѣлаго хлѣба съ половиной яйца (больше удѣлять мнѣ моя мать не могла), или хлѣба, намазаннаго «повидломъ» (протертый компотъ изъ сливъ). Поочередно каждый изъ мальчиковъ долженъ былъ приносить съ собою свѣчу (тогда, кромѣ сальныхъ, другихъ было мало, и онѣ дорого стоили) для освѣщенія хедера въ вечерніе часы занятій. Почти безъ перерывовъ, до часу дня и позже, продолжалось сидѣніе у стола на твердой скамьѣ безъ спинки, за совмѣстнымъ ученіемъ, прерываемымъ окриками меламеда, а часто и тѣлеснымъ воздѣйствіемъ на непонятливаго или отвлекавшагося отъ дѣла ученика. И это изо дня въ день, безъ улыбки, безъ развлеченія, при большомъ напряженіи дѣтскаго ума…
Я помню всѣхъ своихъ меламедовъ, кромѣ одного. Началъ я ученіе въ Налибокахъ, когда мнѣ еще не было пяти лѣтъ, и перваго своего учителя я не помню. По возвращеніи въ Полтаву я учился у своего дѣдушки, который занимался обученіемъ небольшого числа питомцевъ въ домѣ зажиточнаго еврея. Такъ прошелъ первый годъ моего хедернаго воспитанія. Обученіе Талмуду началось, когда мнѣ было около семи лѣтъ. Я отчетливо помню хедерную обстановку, моего учителя, котораго звали рабби Юдель, и даже помню козу, которая чаще находилась въ подвальной комнатѣ, гдѣ мы обучались, чѣмъ на дворѣ, гдѣ по отсутствію растительности ей кормиться было нечѣмъ. Это былъ годъ франко-германской войны 1870 г. Мнѣ живо припоминаются безконечныя бесѣды и споры, которые велись въ синагогахъ и при посѣщеніи другъ друга евреями по поводу этой войны. Можно было подумать, что съ этой войной рѣшается и участь Израиля…
У меня осталось вполнѣ точное воспоминаніе, что большинство евреевъ было на сторонѣ Наполеона. По тому ли, что во Франціи уже давно укоренилось абсолютное равноправіе евреевъ съ другими гражданами? Въ еврейскомъ населеніи ходили разные слухи о министрахъ евреяхъ, въ особенности много говорили о Кремье, бывшемъ членѣ временнаго правительства въ 1848 году, министрѣ юстиціи, одномъ изъ главныхъ учредителей
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.