Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [21]

Отецъ и оба дѣда шагъ за шагомъ слѣдили за моимъ умственнымъ развитіемъ, выражавшимся въ хедерныхъ успѣхахъ. Не успѣлъ я научиться читать по еврейски, какъ меня перевели въ разрядъ «хумешъ», т. е. къ изученію Пятикнижія; не успѣлъ я освоиться съ библейскимъ языкомъ Пятикнижія, какъ меня еще не достигшаго семилѣтняго возраста, посадили за Талмудъ. Не было рѣчи объ изученіи древне-еврейскаго языка по какой либо системѣ.

Еврейская грамматика («дикдукъ») считалась не только ненужнымъ отвлеченіемъ отъ главнаго предмета, но и морально вреднымъ. Изученіе же Пророковъ считалось дѣломъ побочнымъ, которому посвящалась лишь иногда часть учебнаго дня послѣ обѣда, въ качествѣ развлеченія: считали, что послѣ обѣда ребенокъ не могъ бы сосредоточиться на изученіи Талмуда, которому посвящалось все утро, съ 9 часовъ до половины второго.

Такое отношеніе къ изученію Пророковъ не было случайнымъ. Какъ я убѣдился впослѣдствіи, оно было обычно во всей чертѣ осѣдлости. Этому пробѣлу я всегда придавалъ особенное значеніе; онъ служилъ впослѣдствіи неоднократно темой моихъ бесѣдъ съ раввинами, съ которыми я часто въ своей дѣятельности встрѣчался. Правда, пробѣлъ въ изученіи Пророковъ отчасти восполнялся тѣмъ, что по субботамъ и праздникамъ за чтеніемъ Торы въ синагогѣ слѣдуетъ чтеніе отрывка изъ Пророковъ («мафтиръ»). Но, само собою разумѣется, знаніе отрывковъ не замѣняетъ знакомства съ полнымъ текстомъ. Въ обученіи, въ умственномъ и душевномъ воспитаніи юношества упускается этотъ безконечный рессурсъ духовнаго и этическаго развитія, ужъ не говоря о красотѣ языка. При отсутствіи въ хедерномъ обученіи какихъ либо элементовъ поэзіи, изученіе Пророковъ могло бы восполнить этотъ недостатокъ и благотворно вліять на души дѣтей, проводящихъ сѣрые дни въ мрачной хедерной обстановкѣ. И какъ мало ни приспособлены меламеды къ задачѣ выявленія высокой мысли и красоты вѣчныхъ страницъ Пророковъ, въ дѣтскія души все же непремѣнно западали бы впечатлѣнія отъ изученія этой части Священнаго Писанія; эти впечатлѣнія хоть отчасти озаряли бы на всю жизнь матеріальное гетто, осмысливали бы то вѣчное служеніе обряду, на которое обреченъ былъ выходецъ изъ хедера. Только въ теченіе одного семестра («зманъ»), когда меня обучалъ самъ отецъ, изъ учебныхъ часовъ регулярно отдавалась нѣкоторая часть изученію пророка Исаіи съ комментаріями Малбима (Миръ — Лебушъ Кемпперъ).

Этотъ комментаторъ, къ сожалѣнію, основательно забытъ въ настоящее время; мнѣ самому больше не попадались въ руки изданія Пророковъ съ его блестящими поясненіями. Сквозь завѣсу талмудической эрудиціи и чисто догматическихъ изысканій, у этого комментатора яркими лучами проскальзывало глубокое пониманіе возвышающей душу поэзіи и сущности пророческой мысли, направленной къ проповѣди «мишпатъ» — правосудія и справедливости и «цдоко» — благотворенія, какъ высшихъ идеаловъ іудаизма. И эти лучи глубоко западали въ мою дѣтскую душу, и смутно таилось въ глубинѣ сердца чувство, что не одни внѣшніе обряды и не одно слѣпое повиновеніе предписаніямъ ритуала исчерпываютъ назначеніе быть евреемъ. Можетъ быть, опасеніе, что такія чувства могутъ укрѣпиться у дѣтей и ослабить у нихъ рвеніе къ обрядности, и объясняетъ причину равнодушія къ изученію Пророковъ въ хедерахъ.

Уже съ дѣтства меня удивляло еще и то, что въ хедерахъ не изучался и не разъяснялся текстъ молитвословія. Насъ заставляли, едва научившись читать, ежедневно прочитывать длинные тексты молитвъ, не понимая, за рѣдкими исключеніями, значенія произносимыхъ словъ; даже тѣ Псалмы Давидовы, что составляютъ главное ядро молитвословія, оставались непонятными для дѣтей, покуда постепенно обученіе Пятикнижію и Талмуду не давало имъ нѣкотораго запаса знакомыхъ словъ, хотя бы для смутнаго ихъ пониманія. А сколько имѣлось раньше и имѣется теперь такихъ евреевъ, — и можно утверждать, что ихъ значительное большинство, — которые, молясь усердно въ теченіе всей своей жизни, трижды въ день, такъ и остаются въ невѣдѣніи смысла произносимыхъ молитвословій, хотя они считали бы величайшимъ грѣхомъ дѣлать какіе либо пропуски изъ текста, и знаютъ эти молитвы наизусть, отъ перваго до послѣдняго слова.

По субботамъ, послѣ обѣда, мы, ученики хедера, обязаны были на часъ собраться къ меламеду (обычно проживавшему тамъ же, гдѣ находился и хедеръ), и подъ руководствомъ педагога, еле очнувшагося отъ послѣобѣденнаго сна и еще отяжелѣвшаго отъ непривычно-сытнаго субботняго обѣда (единственный разъ въ недѣлю, когда меламедъ сытно и вкусно ѣлъ), мы читали «Пирке-Аботъ» — отдѣлъ Мишны, посвященный этическимъ изреченіямъ мудрецовъ и ихъ сказаніямъ. Само собой понятно, что чтеніе это не имѣло никакого воспитательнаго значенія; сокровища содержанія «Пирке-Аботъ» такъ и пропадали для насъ, торопившихся исполнить этотъ обрядъ, — одинъ изъ самыхъ тяжелыхъ — и вырваться на свободу въ этотъ единственный въ недѣлѣ день, когда можно было побѣгать и предаться дѣтскимъ играмъ и развлеченіямъ. Несмотря на всю безропотность, съ которой я подчинялся самымъ строгимъ требованіямъ, я внутренне преисполненъ былъ протеста противъ посѣщенія хедера въ субботу, — оно мнѣ казалось жестокостью. Одинъ разъ, помню, я увлекся игрой со сверстниками и пропустилъ посѣщеніе хедера въ субботу, — за это я подвергся со стороны отца обычному тѣлесному наказанію, которое надолго оставило у меня чувство обиды… Но и по существу дѣла — это пренебрежительное отношеніе традиціонной еврейской педагогіи къ постановкѣ изученія «Пирке-Аботъ» и впослѣдствіи меня всегда возмущало. Я этого не скрывалъ въ бесѣдахъ съ раввинами — но они часто вовсе не понимали причинъ моего возмущенія.