Цветы на свалке - [8]

Неудержимые хвалы.

Мне скучно здесь. С моей подругой

В Пределы Полюса пойдем.

Восторгом вихря взвизгнет вьюга,

Сверкая северным огнем.

Весенним утром – рано, рано

Нас позовет бесцельный путь;

Серозеленого тумана

За нами заклубится муть.

Уйдем, уйдем. А напоследок,

Кончая сумрачный гротеск,

Мы сообщим счастливый блеск

Фасадам мраморных беседок.

Вы соберетесь – праздник Мая

Свободно встретить в первый раз;

Простив минувшее; слагая

О наших прихотях рассказ.

А может быть, еще вернее,

Из мшистых северных болот

Нежданно выпрыгнет, чернея,

Осклизлых леших хоровод,

И на ковре зеленой тины

Пойдет шаманская игра,

Когда провалится в трясины

Столица гордого Петра.

Из плена каменных объятий

На волю выйдет водный бес,

И зашуршит на топких гатях

Еловый невысокий лес.

Как будто все: дворцы со львами

И строгой прелестью колонн,

Заводы с желтыми огнями

Моя мечта, мой хмурый сон.

Я бледной немочью изранен:

Где начинается мечта,

Где разделяющая грани

Несокрушимая черта?

Прощай, однако. Перекрестки

Пустынных улиц вновь зовут.

Сегодня снег сухой и жесткий.

Сегодня чуда сладко ждут.

«Умер Петербург, великая столица!..»

Умер Петербург, великая столица!

Город снов обманутых, неконченных поэм.

Умер Петербург. Мне хочется молиться,

Хочется закончить скорбный реквием.

Умер Петербург, прибежище поэтов.

Город грозных толп, рокочущей молвы;

Город, отразивший северные светы,

Всплесками свинцовыми царственной Невы.

Странною мечтой таинственно влекомый,

Жизнь я отдал Городу, безмерной жертве рад.

Что же ты раскроешь, гордо-незнакомый,

Плещущий надеждой юный Петроград?

Мерцания

«Мысли, реченья, цвета…»

Мысли, реченья, цвета,

Всюду одна красота.

Горный журчащий поток,

Речи неясный намек,

Гроздья лукавящих числ

Зиждет нездешняя мысль,

Радуют песни любви.

Если ты хочешь, – живи.

Жизнь – опечаленный рай.

Смейся. Люби. Умирай.

«Огонь молодой одалиски…» >*

Огонь молодой одалиски,

Смиренного нищего нужды,

Мне все одинаково близко

И все одинаково чуждо.

Внимаю душой равнодушной,

Равно без участья и страха,

Биению страсти послушной,

Молитве святого монаха.

Ни с кем убежденно не споря,

Не знаю живого участья;

Не знаю соленого горя,

Не знаю кичливого счастья.

Ничью дорогую обитель

Спокойным стихом не нарушив,

Я зритель. Внимательный зритель.

Слежу обнаженные души.

Как много влачащихся слизней!

Художников слова немного.

Искусство значительней жизни,

Искусство правдивее бога.

Вся жизнь – хоровод водевилей;

Но я поклоняюсь химерам:

Гигантским полотнам де Лиля,

Больному рисунку Бодлера.

Мне кажется – грубо вульгарен

Ветшающий замок природы.

Прекраснее солнца Верхарен,

Бальмонт голубей небосвода.

Слагаю – и я, недостойный,

Причудливых строчек узоры.

Ритмично. Безбурно. Спокойно.

Беззвучно стихают укоры.

«Добро. Чистота. Справедливость…»

Добро. Чистота. Справедливость.

Какие чужие слова!

Усмешка кривится брезгливо,

Покорно болит голова.

Новеллы. Комедии. Драмы.

Сказанья, ожившие встарь.

Повсюду настроены храмы,

У каждого светлый алтарь.

А я не имею престолов,

Богов никаких я не чту;

Зажгу ароматные смолы,

Свою возвеличу мечту.

Где силы добра и химеры?

Кто знает границы? Скажи!

Не нужно твердить лицемерно

О правде и дерзостной лжи.

Я знаю одни полутоны,

Приемлю одну светотень;

Тоскливо-негромкие стоны

Колышут мерцающий день.

Грехи. Преступленья. Беспутства.

Не знаю. Никак не пойму.

Искусство, больное Искусство,

Создавшее светлую тьму!

«Бунина я вечером читал…»

Бунина я вечером читал.

Загрустив, задумался немного.

Мне казалось, будто я устал.

Тихая, неясная тревога…

Старая, неявленная быль,

Иногда мерцающая слабо.

Сосны. Снег. Порывистый ковыль.

Чернолесье. Каменные бабы.

У реки погаснувший костер,

На лугах веселая охота;

Без конца раскинулся простор.

Без конца родимые болота.

На пригорке белый монастырь;

Высока церковная ограда.

Тяжела надозерная ширь,

Но живой печали сердце радо.

Утомленье – сладкая тюрьма;

Из неволи сердца не исхитишь.

Здесь грешил мятежный Кутерьма,

В озеро ушел Великий Китеж.

Струги плыли быстрою рекой.

В бой с татарами пошли, не струсив.

Бунин верной, четкою строкой

Поманил меня дождливой Русью.

Целый вечер у него в плену;

Но сейчас прошло очарованье.

Слушаю байкальскую волну

В поезде, на розовом диване.

«Перехожие калики…»

Перехожие калики

Запевают старый сказ.

Слишком яркая безликость

Утомила нас.

Богатырские заставы,

Белый камень-алатырь;

Заколдованные травы,

Тихий монастырь.

Нету резких очертаний,

Электрических огней.

Никнет родина в тумане,

Я невольно с ней.

«В городе душно и пыльно…»

В городе душно и пыльно,

Как будто копилась гроза.

Меня огорчила нестильность:

У меня заслезились глаза.

Я зашел в молочную Глика,

Прошел в обеденный зал.

Поправил в петличке гвоздику

И чаю подать приказал.

Проворилась девушка Уля;

Меня поразили чуть-чуть

Движения дикой козули

И пышно несмятая грудь.

«Я калиф доходной молочной»,

Смеялся хозяин в углу.

А я знал: он смеется нарочно,

Противясь прижавшему злу.

А я знал: у смешного калифа

Недавно единственный сын

Не вынес пятнистого тифа

И он остался один.

Я подумал: сегодня вторник.

Завтра в банк пойду скучневеть.

Замечтал: напечатаю сборник

И стану смеяться и сметь.

Тогда названьем maestro

Прикрою причуды ума.

Мажорились крики оркестра,

В убогом фойе синема.

Повседневности липкая тина.

Грезоявей бенгальская нить.