Цветы на свалке - [7]

Надели нам на копья,

Чтобы верней поражать врага.

Но ваша воля строга:

Если забудем,

Жертв приносить не будем,

Глянете вы исподлобья;

Море погонится за нами,

Затопит остров волнами…

Нет! Мы жертвы вам принесем,

Вам благодарные крики пошлем.

Кричим и поем

В радостном хоре

Вновь и вновь:

Кровь! Свет! Любовь!

Солнце! Море!

Море спокойно было,

Тихо сверкало вдали.

Солнце любовно светило

Первенцам мощной земли.

«Жарким вечером томимый…» >*

Жарким вечером томимый,

У болотного протока,

Где зеленая осока,

Окруженный синим дымом,

Хороню свою печаль,

Заклинаю злую даль.

Вон, – ширяют по болоту

Неулыбы сизой тучей,

В душу просятся обманом

Навести тоску-заботу;

По-низам, в траве пахучей,

Белым стелются туманом.

Собралась в тоске заумной

Немочь ржавая в кусты,

Чтобы плакаться неслышно,

Неизбывно, неиздумно

Над судьбою никудышной,

Над задавленною долей,

Над неявленною волей.

К сердцу бледные цветы

Привораживают боль.

Мутит душу гоноболь:

Задурманивает разум,

Отшибает память разом.

Я кощунственной стихирой

Умолю болотный морок:

Бледным людям лютый ворог,

Я устал грешить случайно;

Дайте слиться с вашим миром,

Приобщите серой тайне!

Вихрю молодости ранней

Очертить глухие грани;

Очи девушек счастливых

Затуманить нестыдливо

Похотливою любовью;

Взбудоражить кровь украдкой

И приникнуть к изголовью

Смертоносной лихорадкой.

Пылкость чувства, яркость мысли

Мертвым разумом исчислить;

Вдохновениям нетленным

Заградить пути несмело,

Задразнить извечным пленом.

Несменяемым пределом.

Обезволить, обезличить,

Притупить лихие кличи

И, пресытившись пороком,

Истомясь бесплодной скукой,

В утомлении жестоком,

Ядовитою гадюкой

Уползти зеленой тиной,

Кочковатою низиной.

«Господи, спаси, спаси меня!..»

Господи, спаси, спаси меня!

Некуда идти. Измучен страхом.

Некого просить. Скитаюсь без огня.

Трудные победы стали прахом.

Близко я к безумцам подходил;

Знаю их удушливые стоны.

Сумраки дымящихся кадил

Мне открыли влажные притоны.

Остановлен дерзостный полет.

Давит голову железный обруч.

Сумасшествие ползет ко мне, ползет,

Извивается жеманной коброй.

У меня душа отравлена навек.

Все мои видения нелепы.

Вынести не может человек

Тайну зла чудовищного склепа.

Я устал. Тоскливо изнемог.

Помощи не вижу ниоткуда.

Не спастись! Уснул счастливый бог.

Не уйти! На свете нету чуда.

Стихи об умершем Петербурге

«Как пыль металла,

Лазурь тускла».

(Верлен).

«Черные лужи на грязной земле…» >*

Черные лужи на грязной земле.

Спутанных туч нависли волокна.

Домов не видно в белесой мгле;

Горят в пустоте освещенные окна.

Тихий, размеренный ропот реки;

Вдаль уходящие стены.

Скучные песни моей тоски,

Невольной измены.

Капли дождя рыдают упорно,

Холодом жгут.

Яркие дни догорели позорно;

Серый туман умерших минут.

Порывистый ветер. Осенняя слякоть.

Дымное небо. Седая трава.

Значит, все кончено? Хочется плакать;

Жалобно стихли ненужные слова.

Фабричный гудок закричал повторно.

Прощай. Зовут.

Капли дождя рыдают упорно,

Холодом жгут.

«Меня ты спрашиваешь: кто я?..» >*

Брату Евгению.

Меня ты спрашиваешь: кто я?

Я не пророк. Я не поэт.

Боец, не знающий покоя?

Быть может, да. А, впрочем, нет.

Я не мыслитель. Не герой.

Я в перезвонах глупых конок.

Я Петербургской мостовой

Невоплотившийся ребенок.

Я всюду. Между экипажей,

В трамваях, мчащихся звеня,

В монастырях стою на страже,

И в тюрьмах видели меня.

В искристом мраке мазаграна,

В очарованиях кино,

В огнях вечерних ресторанов

Меня заметили давно.

В законодательных палатах,

В дворцах уныло ворожу,

Предав бессильных и крылатых

Во власть седому миражу.

Когда, предвестник близкой стужи,

Осенний дождь заморосит,

И черной грязью скроют лужи

Печальных папертей гранит,

В аллеях тусклых фонарей,

Под лошадиный топот звонкий

С подругой юною моей,

Распутной уличной девчонкой,

По длинным улицам брожу,

К ней страстью нежною пылая,

Ее, кощунственно вздыхая,

Прекрасной Дамой наряжу.

Она сумеет поклониться

И вам значительно вещать.

И вы начнете ей молиться

И стансы пышные слагать.

Когда же кончится потеха,

Она придет от вас домой,

Мы будем корчиться от смеха

И угощаться колбасой.

А вы, с растерянной улыбкой,

Статью напишете в журнал,

О той, что вам предстала зыбко

И вот – ушла, и сон – пропал.

Когда по набережным гулким

Запляшет белая метель,

Свистя и воя в переулках

И снег взметая на панель,

Рассыпясь хохотом и звоном,

Рванется вновь из Невских льдов

И загудит протяжным стоном

По длинным нитям проводов,

Одев красивые одежды,

Иду в публичный маскарад,

Где вы, в надежде без надежды,

Себе сменяете наряд.

Я улыбнусь. Я стану в позу.

Скажу: свершилось. Я пришел.

И вы с молитвенной угрозой

Меня взведете на престол.

Проспекты Северной Пальмиры,

Глубокомысленно слепа,

Зальет усталая толпа,

Молясь найденному кумиру.

Но я обманывать привык

Смешно-доверчивую массу:

Я скорчу глупую гримасу,

Бесстыдно высунув язык.

Вы побежите прочь толпами,

Теряя шапки и пальто,

Крича безумными глазами:

«Опять не то? Не то! Не то!»

Вы мягко дремлете в безличье,

Погружены в упорный сплин,

Пока не выдумает кличей

Переодетый властелин.

Плетя таинственные нити

Моих насмешливых измен,

За ним вы рьяно устремитесь

И попадете в душный плен.

Вы улыбнетесь безукорно.

Храня исполненный кивот,

Пока крикливые уборы

Холодный ветер не сорвет.

Тогда, в мистической печали,

Вы назовете князем мглы,

Кому напрасно расточали