Цветущая пустыня - [16]

Анри покраснел:

— Пытались… С тобой, когда мы учились.

Мари удивилась:

— Что-то я не припоминаю, чтобы ты за мною ухаживал.

Анри подскочил:

— Я и не ухаживал. Понимаешь, я увидел тебя и …

Мари расхохоталась:

— Остолбенел, клянусь. Спорим, это был мой розовый период, или голубой, или оранжевый…

— Ты была в кружевном платьице и кроме него на занятия надевала кошачьи ушки, розовые. Я не мог представить тебя своей девушкой, как ни старался.

— Но ты же говорил, что влюбился в меня в универе?

— Представить не мог, и не мог отвести взгляда. А потом, когда ты пришла в черном и жалась по углам, и не смеялась с друзьями, я подошел.

— Мороженко принес… Не самый лучший день моей жизни — день, когда мои родители погибли и я осталась одна. В этот день те, кто хорошо меня знали — обходили десятой дорогой.

Анри крепко схватил Мари за руки:

— Я никогда тебя не отпущу и плевать на пари, и на список, и на то мороженное.

— Которое я бросила тебе в лицо. Прости.

— Ничего, я куплю тебе еще, можешь и его бросить тоже, — улыбнулся Анри.

Девушка засмеялась:

— Кажется у тебя уже иммунитет к Мари!

Анри подтянул ее к себе поближе и промурлыкал:

— Чтобы иммунитет выработался окончательно, нужен более тесный контакт, куда более тесный…

— Куда уж теснее… Дверь-то закрыл? Ой, болван…

Мари попыталась захлопнуть дверь под носом у художественного редактора, тот обижено заскулил, вставляя в щель ботинок:

— Не стесняйтесь! Мы же вас не съедим. Только пощелкаем пару фоток для стенгазетки… На память, так сказать…

— Обойдетесь, извращенцы!

Мари с помощью жениха вытолкала наглую ногу и они вместе таки закрыли дверь.

Редактор протянул разочарованно:

— Ну что за люди, совсем не идут навстречу коллективу, — и мечтательно улыбнулся, — ничего, все, что не попало в снимок, дорисуем. Художники мы или нет?

— И допишем, — кивнул автор, которого иллюстрировала Мари. Он принимал самое деятельное участие в сражении за дверь и теперь тяжело дышал.

— Кажется, снова…

— Что? — обеспокоенного спросил редактор. — Руку повредили?

— Вдохновение нашло, — глаза автора горели огнем, пока его муза увлеченно целовалась за дверью.

— Пойдем, — покровительственно улыбнулся редактор, — будем с этим что-то делать!

17

Художественный редактор, назовем его Генрих, усадил автора (имя автора — Жан, да, простое…, но у него такой псевдоним, что никто в издательстве его до сих пор не выучил и, тем более, не научился правильно выговаривать!) в уютное кресло и сел рядом, поглядывая в планшет, с листом бумаги, в котором также нетерпеливо делал набросок. Автор, увлеченный планшетиком, даже не вздрогнул, почувствовав теплое дыхание, коснувшееся его щеки.

— Жанчик, — проникновенно нашептывал редактор, — ты уверен, что они именно в такой позе…

Автор испуганно встрепенулся:

— Это невозможно физиологически?

— Нет, это не возможно не проверить…

— А?!

— Да, отложите же планшет, Жан, — он может пострадать!

Жан возмущенно прикрыл планшет своим телом — ведь там находился роман его жизни, о чем он незамедлительно сообщил редактору.

— Бросьте, какой роман может жить в планшетике?! Романы — они в жизни, — невозмутимо поведал редактор, положив руку на плечо недогадливому и наивному автору.

— Вы о практической стороне? — недоверчиво спросил тот.

— Конечно, о ней, — окончательно забыв о набросках, доверительно зашептал редактор. — Как вы можете писать о любви… Большой Любви с большой буквы, не попробовав все на себе?

Автор изумленно смотрел на редактора и отчаянно признался:

— Я еще не влюблялся… Моя мама говорила…

— Вот-вот, так нельзя, это не этично писать о любви, не испытав этого чувства!

— Но я же такой чувствительный! Я всегда плачу, кода вижу котят, и птенчиков, и ….

Редактор схватился за голову и со вздохом: «Тяжелый случай…», пристально посмотрел автору в глаза:

— Тяжелый, но не неизлечимый … Дорогой Жан, — начал он, но был остановлен неожиданным и отчаянным поцелуем автора. Тот припал к его губам, как оголодавший к куску мяса, да так, что даже бывалый редактор от такого напора плюхнулся на пятую точку, ну, а автор — от неожиданности — на него.

— Дорогой! — выпученные глаза редактора говорили сами за себя, только автору, в вошедшему в раж, было глубоко начхать. Он, буквально, почувствовал себя на коне. «Конь» попытался взбрыкнуть, но бунт был подавлен на корню коварной рукой, схватившей его за яйца.

— Деточка, ты хоть эту штуку в руках держал? — умоляюще-иронично спросил Генрих, не сомневаясь в ответе, и ответ не заставил себя ждать:

— Нет, но столько об этом писал!

Такая отчаянная наглость ввергла его в еще больший ступор, а ловкие пальчики уже проникли в штаны: матчасть автор, видимо, изучил основательно.

«Не так я это себе это представлял!» — было следующей мыслью Генриха. «Да я и не представлял, что будет так!» — второй. Особой разницы вроде бы и не чувствовалось, но, учитывая то, что перевозбужденный автор добрался ротиком до того, что раньше нежно, но крепко сжимали его пальчики, разница была о-го-го как ощутима!

— Жан, Жан! Ну, Жан, же!!!

— Что, — спросил невменяемый автор, с трудом отрываясь от важного дела и явно пребывая где-то в своем мире, в который его жестоко пытались вернуть, отрывая от занятия, успевшего его поглотить.