Цветок пустыни - [4]

– Конечно, знаю! – воскликнула Лиз, задетая словами Йейта.

– Ну, тогда с «жилищем» вопрос ясен. Теперь о «доме». Хотел бы я знать, есть у вас хоть какое-либо представление о том, как долго и до какой степени вашему отцу не хватало именно дома?

– Ну… – Лиз замолкла, уверенная в том, что Роджеру Йейту известны ответы на все задаваемые им вопросы, а также в том, что он намерен заставить ее рассказать все, что известно ей о своем отце. – Ну, когда умерла мама, мне было четыре года, отец в это время служил в армии в Бирме. После войны он продолжил обучение в университете, чтобы получить диплом магистра экономики. После этого, примерно лет десять назад, он занял пост главы коммерческого отдела в нефтяной компании «Персидский залив». Я училась в школе-интернате, а на каникулы приезжала к своим тетушкам. Закончив школу, я стала жить вместе с ними, а примерно через девять месяцев отец поступил на службу в нефтяную компанию «Пан-Сахара» в Тасгале. Отпуск, из которого он только что возвратился, был первым, полученным им в этой компании.

– Ну и…

– Что «ну и…»? – опешила Лиз.

– А то, что уже в течение пятнадцати лет ваш отец не знает, что это такое – вернуться после работы домой и услышать слова привета от родного человека. В пятьдесят лет данное обстоятельство значит очень много.

– Вы хотите сказать, что для молодых людей семейный очаг не играет особой роли?

Йейт улыбнулся, глядя на Лиз:

– Конечно, Дом и семья имеют значение всегда и для всех, но в молодости у мужчин находится масса других дел.

Лиз слушала не перебивая.

– Во-первых, работа – она поглощает все и вся, – продолжал Роджер. – Потом честолюбивые устремления. Путешествия. Девушки, наконец.

– Да, я понимаю, – смутившись вдруг, пробормотала Лиз. – Тогда… если папа действительно одинок, как вы думаете, и если я решу остаться здесь, смогут ли увенчаться успехом мои попытки как-то скрасить его жизнь?

– Я в этом не сомневаюсь, конечно, если вы не сложите руки и не оставите своих попыток и тогда, когда исчезнет ощущение новизны, и если вы не будете считать, что ваши усилия не получают должной оценки.

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах. – Тут Лиз осенило, и она задала следующий вопрос: – Как вы думаете, когда папа решил привезти меня сюда, он надеялся на то, что я могу остаться, имеется в виду добровольно, конечно?

– Не знаю. Подобными мыслями он со мной не делился.

– Вот как. А вы уверены, что он не настраивал вас на то, чтобы выяснить, что я думаю по этому поводу?

Роджер Йейт онемел от неожиданности и, сердито сверкая глазами, воззрился на девушку.

Своими необдуманными словами Лиз так разозлила своего спутника, что все попытки объяснить, что все дело в том, что ей просто не хочется, чтобы предложения приходили к ней через третьи руки – от папы к Роджеру Йейту и от него к ней, оказались тщетны.

Воцарившееся молчание затянулось. Лиз сосредоточенно смотрела в иллюминатор.

Они были уже почти на месте. Внизу расстилалась пустыня, необъятная и удивительно многоцветная. Сахара поразила Лиз. Песок… Тут он был белым, а там розоватым, с черными тенями вдоль длинных складок; на среднем удалении он горбился каменисто-серыми барханами, а где-то далеко, у самого горизонта, превращался в цепь голубых гор.

Увидев такую картину, Лиз непроизвольно повернулась к своему спутнику. Но тот встал, пересек проход и подошел к молодой матери с младенцем. Он говорил с ней по-французски, и они вместе посмеялись над чем-то. После этого дитя было извлечено из корзинки, и Йейт осмотрел его.

Вернувшись к Лиз, он заметил:

– Мне кажется, что везти трехмесячного, не привыкшего к здешним условиям младенца в пустыню – это верный способ накликать беду. Но мадам утверждает, что она уже «слишком долго» жила вдали от мужа – метеоролога компании «Пан-Сахара». Позволю себе заметить, что очень тонкая грань отделяет безрассудство от храбрости… – Проследив за взглядом Лиз, направленным на далекие горы, Роджер замолчал и сел рядом с ней.

А Лиз произнесла с удивлением:

– Никак не ожидала увидеть здесь горы, я думала, что пустыня – это сплошная равнина.

Йейт расхохотался:

– Вот и трать теперь деньги на образование! Но я не думаю, что вы одиноки в своем представлении о Сахаре, как об огромном пляже. Как видите, здесь есть длинные цепи барханов, а также горы высотой до восьми тысяч футов. Вот те горы, – тут он кивнул на горную цепь впереди, – это горная цепь Хоггар. В Тасгале, которая, кстати говоря, скоро должна показаться нам на глаза, нет ничего, что по высоте хотя бы приближалось к этим горам. Да вот она, вон там…

Без особых церемоний он обхватил голову Лиз ладонями и повернул ее в нужном направлении. Сначала девушка ничего не увидела, но потом ей удалось сквозь марево разглядеть Тасгалу, представшую перед ней в виде белокаменного, с плоскими крышами домов острова в окружении пальм. Там, где кончались пальмы, по обе стороны от рассекавшей ее каменистой дороги простиралась пустыня.

– Та дорога ведет на нефтедобывающий участок, – пояснил Йейт, а затем указал на темное бесформенное пятно к востоку от дороги. – Это поселение туарегов, – сказал он, – и название его в переводе означает «Забытые Богом». Из-за того что мужчины племени носят бурнусы темно-синего цвета, этих кочевников называют «синими людьми пустыни». Еще мужчины ходят, закрыв лицо до самых глаз, а женщины его не прячут. Их рацион включает в себя главным образом финики и верблюжье молоко, а степень богатства определяется количеством верблюдов. Эти люди – бродяги, поведение которых трудно предсказать. Например, вот этот табор: сегодня он стоит здесь, а завтра может сняться с места и исчезнуть, как будто его ветром унесло. А поскольку у них считается, что, если спишь под крышей, – быть беде, можете себе представить, на какие хитрости приходится пускаться, чтобы положить их в больницу.