Странное дело, подумала Мери. Действительно странно, но и очень удобно: ее сознание раздвоилось, и, внимательно следя за гладкими фразами диктовки, в то же время какой-то другой частью мозга она обдумывала вопрос, который ей скоро придется задать этому человеку, а также пыталась предугадать возможный ответ.
И что только нашло на нее вчера вечером, кто только потянул за язык? Какая такая срочная необходимость самоутвердиться заставила ее открыть рот и тем самым ввергнуть себя в нынешний абсурд? Сама ведь виновата. Мери знала лишь одно: ей хватило мужества произнести этот бред, но моральной силы было все же недостаточно, чтобы забрать свои слова обратно или отшутиться.
Раз на то пошло, их слышали слишком многие — там ведь было по меньшей мере пятеро из круга Клэр, не считая ее самой. Кроме того, если поначалу они стали ее поддразнивать («Мери, ты наконец вылезла из своей скорлупы?» и «Какой, интересно, ценой — она же не вышла замуж за своего шефа, а?»), в конце концов все эти люди ей поверили, и тогда собственная гордость не позволила ей разочаровать их, прежде чем сменилась тема разговора и было уже слишком поздно. И теперь, храня невозмутимость, она следила за тем, как ее карандаш привычно превращает свободный поток слов в рукописные строчки, и в то же время снова переживала вчерашнюю сцену, когда неожиданно для себя уже в четвертый раз отказалась посидеть вечером с ребенком Моны Кэмпион, лучшей подруги Клэр. Как-то само собой с губ слетело: «Мне ужасно неудобно, Мона, но я правда не смогу помочь тебе завтра. Видишь ли, меня пригласили пообедать…»
В тот момент, зная, что это выдумка, и из слегка запоздалой осторожности она обрела контроль над собой. Но ложь уже произвела впечатление — судя по удивлению на лицах, она с тем же успехом могла объявить, что летит на Луну, вечерним рейсом. И когда они уставились на нее — Мона, Клэр, Питер Брайс, парень по имени Тодди и все прочие, кто был там, — она бесстрашно нырнула, головой вперед, в мир фантазий, осушивших последние капли ее решимости.
— Да. Если на то пошло, я обедаю с мистером Дервентом. Он зайдет за мной завтра, — сказала Мери и так и покачнулась под лавиной обрушившихся на нее шуточек.
Питер Брайс, деловой партнер Клэр, внес свой вклад, с сомнением хмыкнув: «Вот тебе и наша Мери… Не думал, что тебе хватит пороху!» Тодди протянул: «Четко сработано, молоток твой Дервент», — и Мери сразу возненавидела его за тон, каким это было сказано.
Мона несколько самонадеянно пробурчала: «Никогда бы не подумала, что ты подведешь меня, Мери!» И Клэр, с высоты разделявших их четырех лет, произнесла колкое: «Дервент, говоришь? Но ты всего-то пару раз стенографировала для него, и то почти случайно. С чего бы это он вдруг пригласил тебя куда-то, если только он… ну, не из тех мужчин?..»
На все это Мери сухо отвечала, что встреча за обеденным столом — совсем не то же самое, что похищение людей с целью выкупа или уговор бросить все и вместе бежать на рассвете куда глаза глядят. И что, когда он приглашал Клэр, та почему-то смогла довериться его добропорядочности. Когда шутки стали дружелюбнее, а потом и кончились вовсе, Мери уже уверовала в свою ложь.
На самом деле она чувствовала, что ей по силам было превратить ложь в правду, хотя бы только потому, что эта выдумка ненадолго сделала ее «одной из них». Это было даже забавно — делать вид, что не можешь принять чье-то приглашение пообедать, не заглянув в свое расписание назначенных свиданий. Она даже призадумалась, с чего это вдруг она позволила людям относиться к ней как к какой-то миленькой пустышке, «хорошей девочке», из тех, что заполняют паузы в светских разговорах, к домоседке, которую ни один мужчина не пригласит на тет-а-тет, если только он не двоюродный брат или просто чересчур галантный тип из пестрого набора друзей Клэр.
Все же в глубине своего сердца Мери отлично понимала, как и почему так случилось. Конечно, она не имела особенной сногсшибательной привлекательности или хотя бы пикантности, а сверкать остроумием или играть настроением, как капелькой ртути, что особенно ценилось в среде Клэр, у нее как-то не получалось. Однако причина крылась в том, что на самом деле ей импонировала роль «милой старушки Мери». Дожив до двадцати трех лет, она даже не очень возмущалась, когда ее называли «старушкой», а получала внутреннее удовлетворение, сознавая, что такие простые вещи — скажем, отпечатать рукопись без помарок, приготовить что-нибудь или посидеть с чужим ребенком, — получаются у нее не хуже, а то и получше, чем у многих.
Так зачем же — Господи Боже, ну зачем? — она вдруг устроила это нелепое восстание, которое даже сама себе не сумела толком объяснить? И хотя прошлой ночью ей с трудом, но все-таки удалось уснуть, сегодня утром она лицом к лицу встретилась с последствиями собственной глупой выходки!
Если бы только она не сказала, что мистер Дервент зайдет за ней! Тогда Мери могла бы тихонько выскользнуть на улицу и посидеть этот вечер в кино. Но в спешке она назвала точное время, и Клэр сказала, что еще не уйдет. Значит, одно из двух. Либо придется состряпать еще одну ложь, разочарованно заявив, что свидание якобы «откладывается», либо — других вариантов нет — попросить его об услуге и в ответ услышать «нет» или, каким-то чудом, «да», — и уже не важно, посчитает ли он ее полной дурочкой.
