Цветение калины - [5]

— Взять в руки по жердке и образовать связку. Уже где-то рядом… метров сто. Там и заночуем.

Когда перед глазами вожатого, как из-под воды, выросли темные силуэты построек на плаву, он не обратил внимания на привязанные к сваям и кое-как замаскированные лодки. Беглецов поджидала засада…

На рассвете, обложив болото, окруженцы не дали отряду румынских егерей выйти из воды: отряд на две трети был уничтожен прицельным огнем, десять человек сдалось, а опытный проводник из местных, хотомльский старовер Никодим ушел, будто в воду канул. Связанные видиборцы, почерневшие от холода, голода и побоев, были перенесены из лодок на ихние же подводы и отправлены в глубь леса.

Ни Трофим, ни другие видиборцы еще не знали, что так начиналась их партизанская жизнь.

Прохор Сметник, видиборский староста, обходил стороной дворы первыми подавшихся в партизаны односельчан, будто его это вовсе и не касалось, однако кожей чувствуя, что теперь он на мушке у своих и у чужих, добровольно взвалил на себя тяжелую обязанность тайком оповещать семьи Дубровного, Смотолоки, Скабары, Самсона и Журбы об ожидаемом наезде немцев в село с таким расчетом, чтобы женщины с детишками могли на случай облавы укрыться в небольшом березнике на отшибе, близ кладбища.

В то памятное утро староста, дурной после запойной ночи, вовремя не опохмелился и прозевал немцев, подъезжавших к селу окольной дорогой.

— Настя, шибче беги с детьми в гай! — запыхавшись от бега, встала на пороге хаты Дубровных жена старосты — Сметничиха. — Бидончик прихвати и кружки дай мальцам в руки — на случай чего, журавины берете в болоте! Ваши уже все там! Во-о-ой, горотные вы мои…

Обе женщины, причитая, заметались по хате, хватая нужные и ненужные вещи — наконец выскочили к истопке.

— Проснется дитя, кума, заради бога, накорми и догляди! Ежели не вернемся к ночи — перенеси к себе. На руках с нею мне уже не поспеть…

— Вой, не поспеть, милая! Сама спасайся с сыночками!..

Мотоциклы трещали за околицей, и Сметничиха, испуганно взмахнув руками, скрылась на своем подворье.

Годовалая Марийка проснулась от хлопанья выстрелов (немцы, забыв о своих «прожектах» насчет фермы вместо колхоза, торопливо приканчивали уцелевшую кой-где по хлевам живность). Испугавшись, девочка вывалилась из зыбки, ударилась головой об угол печи и посинела от крика, пока доползла до дверей, из которых задувало во все щели…

На соседнем дворе в это время немцы в одном конце, у хлевов, смолили и свежевали две кабаньи туши, а в другом, у баньки, вояки из Островецкого гарнизона проводили экзекуцию, полосуя полураздетого Сметника шомполами под протяжный, на одной ноте, надрывный вой хозяйки…

Когда пополудни команда убралась из села, подурневшая с лица Сметничиха ввалилась в соседскую хату; девочка, неловко подвернув ножку, ничком лежала у порога без памяти. Причитая и заламывая руки, женщина перенесла полыхавшего жаром ребенка в свою хату.

В сумерках хромой Андрей Смотолока, пахавший сотки под зябь, заметил сновавших в березняке детей с кружками в руках — догадался чьи. Зычно прокричал:

— Гей, детва! Скажите своим матеркам, што немца нема в селе! Нехай идуть дохаты!..

Бледная, с широко открытыми глазами и растрепанными от бега волосами Настя Дубровная метнулась от порога к зыбке, и не нашла там Марийку. В предчувствии беды прижав к груди руки, вломилась через прохудившийся плетень на соседский двор, откуда донесся через минуту всполошенный, надрывающий душу материнский вой…

Марийка, у которой Пархом-ветеринар без труда определил двухстороннее воспаление легких и сильный ушиб головы, догорела, не приходя в себя, на вторые сутки.

Ночью приехал за хлебными припасами на лодке Трофим Дубровный с товарищем. Погоревав до рассвета над тельцем дочери, он повез ее, завернутую в кусок грубого полотна, на другую сторону Припяти; под старым, разбитым молнией дубом насыпали холмик из глины, из речного галечника, прихваченного на косе, выложили незатейливый крестик.

О живой зеленой челке, отросшей в мертвой кроне уже после войны, знал лишь он один.

Карателей навел на партизанский Видибор хотомльский старовер Никодим. А еще до этого события он с отрядом румынских егерей шел по следу видиборских подводчиков да наскочил на окруженцев: погоня была расстреляна с небольшого расстояния, лишь проводнику удалось выползти из-под огня целым…

За Никодимом партизаны охотились долго и однажды обложили его дом. Предатель, отбиваясь, засел на чердаке с крупнокалиберным немецким пулеметом, подоспели и каратели. В том неравном бою группа партизан, посланная для исполнения приговора, вынесенного предателю, была уничтожена. Легко раненный Николай Дубровный, хоронившийся в сыром заброшенном погребе, с наступлением сумерек огородами ушел в лес.

Впоследствии гнездо предателя было разорено партизанами, но сам он как в воду канул. Объявился в Хотомле через пятнадцать лет после войны. Срок отбывал в Сибири. Вернулся без ноги. Поговаривали, на лесоповале его крепко помяла лиственница. Во избежание общей гангрены ногу до паха пришлось отнять.

Вернулся Никодим не один — с семилетней девочкой, которую прижил, когда находился уже на поселении. Одному не с руки было возвращаться в родные края, а вот с черноглазой девчушкой, которая доверчиво прижималась к его костылю, пока шли через все село от приставшего у магазина автобуса, совсем другое дело… Расчет оказался верным. Иначе вряд ли бы признала Никодима отказавшаяся от него и уже почти позабывшая его семья. А девочка-то чем виновата?