Цветение калины - [6]
2
В хату вошли, так и не дождавшись Сергея, — сын третий день на стареньком ДТ-75 таскал по торфянику копалку, следом гомонливой стаей, как грачи, налетали на белевшие картофелем борозды студенты.
— И не показался на глаза, работник? — скорее для порядка строго поинтересовался у жены Трофим Тимофеевич. Та, продолжая хлопотать у печи, отгороженной от прихожей ситцевым пологом, ничего на это не ответила.
— Ладно, без него управились, — примирительно пробурчал хозяин, стаскивая через голову грязную рубаху.
— Иди, старый, — позвала его Анастасия Мироновна. — Я воды согрела. Солью на руки, а то за неделю заскоруз от грязи.
Поливая на черные, будто сплетенные из прочных дубовых корней руки мужа, обронила мимоходом:
— Тамарка мне знаешь что седня сказала? Надумали оне разводиться…
— Ну-у, ето не первый раз, — отмахнулся было Трофим Тимофеевич.
— Ты выслухай сперва! Подали на развод не всурьез, а так… для видимости. Ей квартира на заводе подошла, а она на свою жилплощу правов не имеет, раз в мужниной служебке проживает. Вот и порешили, чтоб и новую получить, и служебка за ними осталась. И сколько людей, говорила, так делают. Называется ето дело фикцийным… не, о! — фиктивным браком.
— Тьфу! — с ожесточением чертыхнулся Трофим Тимофеевич, бросив умываться. — Ты ж только что говорила, что разводятся… С ума вы посходили?! — Отряхивая руки, забегал по кухоньке в поисках полотенца. — А утиральника опять нет на месте!
— Да он же у тебя на плече, — спокойно наблюдая за мужем, подсказала Анастасия Мироновна. — Беда какая, не то слово сказала.
— Ну? — Трофим Тимофеевич остановился, словно бы в недоумением поглядел на жену, затем сдернул с плеча полотенце, покомкал его в руках и бросил на загнутый гвоздь в стене. — Да рази ж такими делами шуткуют, а?! Какая ж ето жизнь у них почнется? Что вытворяют! Ну обожди ты у меня! — погрозил пальцем, на дверь в горницу, пожевал губами и подозрительно поглядел на жену сбоку. — А ты ей, конечно, смолчала и в етот раз?
— А ежели б не смолчала, то она б меня послушала? Во-ой, молчи, душу до конца не вынай! Да не вздумай за столом шуметь — у ней и без того жизнь не пряник. — Анастасия Мироновна вздохнула, поправила на гвозде полотенце и, прихватив с полки банку для молока, вышла в сени. Тотчас подала голос от порога: — Кум Роман с кумой.
— Встречай. Я зараз… только рубаху чистую надену.
Кум, длинновязый, нескладный мужик, мышиного цвета поросль на лице у которого не скрывала нездоровую пятнистость, у порога снял шапку.
— Добрый вечер в хату!
— А худо, братка… День как моя тень, зато ночь — век, — пожаловался, выходя навстречу гостям, хозяин.
— Аккурат, кума, на вечерю. Седайте, бульба стыне… — Анастасия Мироновна обмахнула краешком фартука два стула.
— А-а, сидели на етой неделе! — тряхнул маленькой нечесаной головой Роман Григорьевич — и к хозяину: — Крестник мой не грозился приехать?
— Куда там! Квартальный план гонют. У них же главный козырь — премья… Штурмуют ее днем и ночью. А тут еще перешел на новую должность — начальником смены. Когда простым технологом сидел — часто нет, но два-три раза в год наезжал, ты ж знаешь, а теперь, писал, не ждите. Это до отпуска…
— Погодь, — жилистый и верткий, похожий на крупного хоря, кум проворно вздернул руку, уперся локтем в столешницу. — А почему я ничего не знаю?
— Так он, когда был проездом из Крыма, ничего не сказал. Это уже потом — в письме сообщил…
— Вона как, — протянул Роман Григорьевич, самолюбие которого несомненно было задето проявлением невнимания к нему со стороны крестника. — Я так кумекаю: раз сменный начальник, то сутки дежурит, а двое дома? Как, к примеру, сторож или котельщик…
— Тоже, понимаш, сравнил! — пыхнул Трофим Тимофеевич, розовея в скулах. — Ды у него два высших образования! Шутишь?
— Значит, еще на одной работе занятый, — заметил Роман Григорьевич таким тоном, будто по-другому и быть не могло. — Как же ты до сих пор у сына не спытал, где он, окрамя завода, занятый? Раз два-то образованья?
Покоренный рассудительностью кума, Трофим Тимофеевич согласно, раздумчиво кивнул.
— Спытаю. У них теперь допытаешься… — Он уже хотел пожаловаться на старшую дочь, но только махнул рукой.
Сели за стол. Дружно потянулись за исходившей парком картошкой в большой миске и заговорили, как водится, о предмете своего непосредственного внимания:
— Бульба, как сахар, рассыпается в руке… «Темп» сажал?
— Да я, мабыть, свой сорт вывел в погребу. Тридцать годков сажаю одними и теми семенами, — не без гордости признался хозяин.
— Селето и на колхозных торфяниках берут не хуже, чем на огороде. Твой Сергей говорил… — Роман Григорьевич поперхнулся горячей картофелиной. — Аммиачка много помогла, язви ее душу! — Он растер на морщинистой щеке выскочившую слезу. — Летом клубни вымокли, вышли в массу, и ежели б не подкормили в срок… Словом, фимия! А ты хвастаешься своим гнилым погребом. Зараз без науки, — его гнутый коричневый палец, похожий на коготь, застыл на уровне виска, — а ни шагу!
Ясные, задумчивые глаза Трофима Тимофеевича из-под мохнатых, тронутых серебром бровей смотрели на небольшое заострившееся лицо кума выжидающе, слегка насмешливо и снисходительно.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.