Цветение калины - [7]

— А я так скажу: я до сих пор без твоей фимии обходился, а зараз бы и от плуга с радостью отказался! До чего мы землю довели, а?.. Трущим ее колесами, перетираем в пыль, подрезаем в ней ножами последний живой росток, кореньчик, а ить она живая, раз кажин год родить?! Люди у меня и без науки не жаловались на жизню, потому что после войны получали не голые трудодни, как наши соседи, зато твоя наука пока никак не может обойтись без моего погреба. И ето, как ни крути, факт: молоко сдаю, шерсть, убоину, яйца, ту же бульбу… Почему ето зараз все постановления, ты читаешь газетки, бьют в одну точку: наращивание частного хозяйственного сектора всеми доступными средствами? Не-ет, от моего погреба вреда никому не будет, окромя пользы!

— Тебе бы, слушай, на хуторе жить: там прямо из-под себя удобряют свой огородишко. — Добродушно посмеиваясь, Роман Григорьевич с опаской покосился на жену. — Не сам же выдумал — в журнале вычитал. — Он обнял хозяина за крутые комлистые плечи. — Да, кумок, глубоко в тебе сидит кулацкая жилка — никакими постановлениями до нее не дотянулись. Насчет кулацкой я, конечно, перегнул, но вот ты хочешь теперешнюю молодежь поженить на частной собственности, так? Ну, сектор, какая разница… Да не хотят они колупаться в земле, как ето делали ихние родители и деды. Не хо-тят! Молодым механизмы и автоматы разные по душе. Размах нужон!

— Земле нужны забота и ласка, а не только наука. Ты газетки да журналы почитываешь? Мало тебе Нечерноземья? А наше Полесье? С каких ето пор у нас тут завелися пыльные бури?.. Хватит — намахалися. Ты, грамотей, слыхал что-нибудь про равновесие в природе? От, а Сергей в письме интересно описывал. Значит, у нас тут, на Полесье, шаткое оно, равновесие ето. Влаги зали́шне. Но человек, возьми, приспособился за многие века, хозяйствовать приучился. А мы, покорители природы, за пару каких лет отвели из болот воду в Припять и радешеньки. В ладошки хлопаем. Диво, река теперь бунтуе и по весне, и в июне, и в августе… Вот и прикинь: миллионы вбухали в осушение, а теперь миллионы вгатим в обвалование русла. Дамбами-то пробовали сдержать стихию, да не получается… Привыкли, понимаешь, давай-давай, а природа, она такой спешки не терпит.

— Читал я про етот проект, — мрачно заметил Роман Григорьевич. — Долгосрочный, на три пятилетки рассчитанный… Будут спрямлять русло, где только доступно. Уже черпают донный грунт вверху, напротив первой хатки, и на устье Горыни.

— А река не обезрыбеет от етого черпанья?

— Кака там рыба… Проект не берет в расчет ни рыбу, ни раков. Как говорится, не до жиру — быть бы живу.

— Считаешь, правильно делается?

— Ето как хошь, так и считай. Тебя не спросили, да?

— И что торфяники изводим — скоро дороемся до мертвой породы, и что торфом отапливаем ТЭЦ, бани, дома?..

— Самое дешевое топливо.

— Гляди, как бы самым дорогим не стало через два десятка лет.

— Вот когда откроем еще с десяток газовых скважин, тогда откажемся от торфа.

— А может, лепш заслонку на пару делений опустить где надо? — хитро прищурился на кума Трофим Тимофеевич.

— Подскажи, — заострив палец в потолок, с ходу нашелся Роман Григорьевич.

— Не, кумок, я в таких вопросах никому не советчик, — улыбнулся Трофим Тимофеевич. — У меня во другая забота, — внуки, как боровички, пошли. — Он приголубил могучей ручищей русую головенку внука.

— Видать, нет худа без добра: не дал мне бог ни детей, ни внуков, вот я и сочинял вчерась весь вечер бумагу…

— Каку бумагу? — придерживая вертевшегося за столом внука, не понял Трофим Тимофеевич. — Тома, а ты б спать с дитем шла — натомилась.

— Беду на свою голову кличет! Хучь ты, Трофимко, его образумь, — подала голос кума, но тотчас же и умолкла под суровым взглядом мужа.

— Послал письмо в Совет Министров. Ты ж знаешь наши поля в Бовшах и Луках? Латка на латке, каждое с носовой платок. Малоконтурные. Тракторы и комбайны на них ломаются, горючее на ветер летит. Где там развернуться тому ж «Кировцу»? Скрозь болотники, хмызняки да камни… А ето — сотни гектаров доброй землицы. Я летось подсказал председателю, чтобы прокопал на взмежках канавы да отвел лишнюю воду. Глядишь, сёлето бульбы там взяли на круг по двести центнеров! Я ему еще говорил: создавай свою бригаду мелиораторов, а не жди, пока из района добрый дядя приедет… Не послушался. Теперя они из него выкачают копейку, потому как ПМК — ето объемы работ и деньги, они приедуть сюда не лапти плести…

— Так, мабыть, и надо высвобождать ети лапики от лозы, камня, а не осушать последнее болотце?! Да ежели распахать заброшенные хутора, лишние дороги, прогоны для скота, всю неудобицу — гектаров триста как найдем. — Письмо кума, похоже, не оставило равнодушным и Трофима Тимофеевича. — А то в самом деле, едешь на лодке и видишь: стоит посереди выгона не то гумно, не то ёвня… Пара гусей ходит да телок, привязанный цепью за колик, больше от оводня отмахивается, чем пасется… Что и толковать, запустили землю!

— Не знаю, Трофим, что в счет твоего болотца решат, за которое ты оберучь уцепился, только мелиорации размах нужон!

— Ат! Вот он, твой размах. — Трофим Тимофеевич потянулся рукой под лавку, выбрал из коша картофелину покрупнее. — Видишь ети трещины? Гнисть не почнет к весне?