Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [130]

В одном углу сарая стоял потрепанный деревянный шкаф, наполненный интригующими горшками, мешками и запахами. Антонио достал пестик и показал мне, как его отец растирал сухие листья, сорванные с куста индиго, по плитке из вулканического камня. Теперь пестик был окрашен в синий цвет, но на нем также были видны следы муки. «Это бабушкин, – объяснил мальчик. – Она использует его для приготовления лепешек».

«Использовать индиго очень дорого», – сказал присоединившийся к нам Бенито; под его ногтями была видна грязь – ему пришлось много копаться в земле, ухаживая за красильными растениями. Он объяснил, как десять лет назад понял, что единственный способ заглянуть в будущее – это погрузиться в прошлое. «Иностранцы интересовались натуральными красителями, а мы забыли, как их делать». Сначала он спросил своего столетнего деда, «но тот почти ничего не помнил». Другие старики помнили еще меньше, поэтому Бенито пришлось проводить самостоятельные исследования, и он узнал, что кошениль может дать шестьдесят оттенков красного цвета, что желтую краску можно сделать из корня куркумы из Чьяпаса, а индиго может, при должном соблюдении рецептуры, покрасить шерсть во все оттенки синего, «от бирюзы до сапфира».

Бенито объяснил мне, как это делается. Он брал растение, затем высушивал его, раскатывал листья на этом фамильном камне для приготовления тортилий и ферментировал порошок в соке нопала – того же кактусового листа, на котором живут кошенильные жуки, похожем на натуральный сахар. «На это уходит шесть месяцев, и, когда мы вынимаем состав из горшка, он становится зеленым, как глина», – сказал он. Его, как глину, можно было лепить руками, а если оставить ее на солнце, та становилась синей, как полночь. «Применял ли ты мочу?» – спросила я. Бенито покачал головой. «Старики говорили мне об этом, но нет, я не хочу. – Он помолчал. – Сегодня очень трудно получить мочу». Я рассмеялась, но он был совершенно серьезен.

Ему, конечно, советовали не увлекаться подобным: вонь отпугнет туристов, а в наши дни существует куда больше приятно пахнущих химикатов. Но не так давно несвежая моча, содержащая аммиак, была стандартной добавкой в чан с индиго, где она использовалась в качестве восстановителя. Это был один из самых дешевых способов превращения индиго из пигмента в краситель. И это же, возможно, являлось одной из причин того, что там, где существовала кастовая система, красильщики обычно были в самом ее низу.

В XVIII веке основным источником мочи для всей английской красильной промышленности был Север[223]. История Ньюкасла-на-Тайне была любовно переписана, городу приписали экспорт угля и пива, но двести лет назад его граждане мочились для всей Англии. Теперь кажется невероятным, что, во-первых, Лондон не мог обеспечить собственные естественные ресурсы, а во-вторых, что Ньюкаслу пришлось организовать эффективную систему, при которой его жителям – предположительно – платили пенни за порцию, после чего горшки с мочой перевозились по стране на кораблях.

В других частях света, в том числе в Помпеях в I веке н. э. (там археологи нашли горшок для мочи возле лавки красильщика: прохожие могли сделать в него свои подношения) и в некоторых частях Шотландии даже в конце ХХ века (Дженни Балфур-Пол рассказывала, как домохозяйки на островах постоянно держали горшок с мочой на кострах из торфа, чтобы окрашивать харрисовский твид[224] с помощью вайды), местные жители обычно сами обеспечивали себя всем необходимым. Так что даже если у Бенито когда-нибудь закончатся покупные восстановители, у него есть (если, конечно, он знает об этом) отличный природный ресурс в виде двух его младших сыновей. Лучший щелочной ингредиент для краски, по-видимому, моча мальчика, еще не достигшего половой зрелости; с таким мальчиком мы отправились на велосипеде в деревню, где я обнаружила ошеломляющий выбор историй и ковров. Почти каждая вывеска на доме сообщала, что здесь красят «анилом» (индиго), и у каждого ткача были рассказы о том, как его конкуренты только притворяются, что используют натуральные красители, хотя на самом деле это не так. Я остановилась, чтобы сдать взятый напрокат велосипед, и, по странному совпадению, встретила именно того человека, который мог ответить на все мои вопросы. Джон Форси уже много лет был миссионером методистской церкви в Оахаке, но, что более важно для моих поисков, он только что написал книгу, посвященную красителям[225], используемым отмеченной призами молодой парой, живущей в Теотитлане. Он сказал, что, если я захочу, он может сводить меня к своим друзьям-ткачам. Конечно, я согласилась.

Я была удивлена, узнав, насколько они были молоды. Марии Луизе Крус было двадцать семь, Фидель – годом моложе. Пока Фидель продолжал ткать – из соседней комнаты слышалось тихое «цок-цок», – Мария-Луиза повела нас в демонстрационный зал, где в полумраке мы смогли сесть и поговорить. «Начинать было очень трудно, – рассказывала она мне. – Мы были совсем юными, только поженились». Нормальным здесь было бы работать на родителей, пока не получится самостоятельно себя содержать. «Но мы хотели быть независимыми». Они умели работать и знали, что нужно делать, – Фидель чесал шерсть с пяти лет и ткал с двенадцати – и, конечно, у них были мечты. Но не было денег. Синтетические краски дорого стоят, и супруги не понимали, зачем тратить песо, когда в холмах полно красок. Итак, в начале совместной жизни они рано просыпались и бродили по холмам, так что в конце концов – обладая небольшим количеством древних знаний и массой юношеского энтузиазма – они нашли свою первую «коробку с красками» для ткачества. Им удалось обнаружить лососево-розовые цвета muzgo de roca в лишайниках скал, темно-коричневые тона – в сваренных диких грецких орехах, а черную краску – в ветвях мимозы. Но в гранате – его плодах, кожуре и коре, ферментированных и тушеных, – они отыскали самый прекрасный набор натуральных красителей, от глубокого оливкового до жженого оранжевого и золотого.