Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [129]

На следующий год она попыталась снова вырастить индиго и получить краситель: Элиза была полна решимости добиться успеха. К ее ужасу, урожай был съеден гусеницами и сожжен солнцем. Четвертый год был еще хуже, и только в 1744 году Элиза получила первый успешный урожай индиго в Южной Каролине. Позже она раздала саженцы другим владельцам плантаций, исходя из теории, что если они собираются вырастить достаточно индиго Южной Каролины, чтобы удовлетворить потребности английских красильщиков, то им нужно выступить единым фронтом. К 1750 году Англия импортировала из Каролины тридцать тысяч килограммов индиго[220], а к 1755 году общий объем экспорта достиг почти пятисот тонн. И это был не первый случай, когда в Америке выращивали индиго: в Каролине переселенцы и раньше предпринимали подобные попытки, в других южных штатах индиго уже успешно выращивали. Элиза знала об этом, но, возможно, не была осведомлена, что коренные американцы традиционно использовали другие виды индиго, которые могли бы противостоять погоде и насекомым лучше, чем полученные ею импортные семена.

На протяжении веков майя на полуострове Юкатан делали для своих фресок яркую бирюзовую краску, смешивая местный вид индиго со специальной глиной, называемой «палыгорскит». До 2000 года[221] европейцы не могли понять, как получался этот пигмент; оказывается, молекулы индиго захватывались молекулярной решеткой глины и закреплялись на ней. Пигмент был невероятно ярким и таким же интенсивным, как покрытые медной эмалью плитки на самых красивых персидских мечетях, поэтому вплоть до 1960-х годов люди верили, что синяя краска майя делалась из металла, а не из растения. Ацтеки пошли еще дальше, чем майя: они использовали индиго в качестве лекарства, а не только красителя, называли его икилит и поклонялись ему. Также известно, что они обмазывали этим красителем тела своих жертв, прежде чем вырвать их сердца[222]. Когда в Америку пришли испанцы и завоевали ацтеков, они запретили использовать символику смерти, но сохранили сам пигмент.

Синяя краска майя

Доминиканская церковь Сан-Херонимо Тлакочауая – одно из сокровищ долины Оахака в центральной Мексике. Снаружи она кажется формальным образцом раннего испанского барокко, но внутри вас может поразить буйство цветов и завитков, созданных в XVI веке и образующих красочные джунгли на всех внутренних стенах. Это праздничный эдемский сад, резко контрастирующий с более упорядоченными изображениями природы, принятыми в большинстве европейских церквей того времени. Рисунки были созданы местными художниками. Они использовали два основных местных пигмента – индиго и кармин, и даже сегодня оригинальные краски все еще остаются яркими, хотя они практически не реставрировались. Но если внутри церкви краски не поблекли, вне ее они, несомненно, стерлись из памяти людей. В течение практически всего века кошениль, индиго и почти все иные природные пигменты почти не упоминались ни в долине Оахака, ни где-либо еще в Мексике. Но затем, в 1990-е годы, европейская и американская мода возжаждала всего «натурального», и внезапно всем потребовалось отыскать старые краски.

За час я доехала на велосипеде от церкви Сан-Херонимо до деревни Теотитлан-дель-Валье. В долине Оахака, кажется, почти у каждой деревни своя ремесленная специализация: в одной жители в основном занимаются черной керамикой, в другой зарабатывают на жизнь коваными металлическими рождественскими вертепами, а в третьей более скромно отдают предпочтение лепешкам (женщины каждое утро проходят целые мили, балансируя корзинами с сотней тортилий – плоских хлебов – на головах). Но Теотитлан – городок ткачей; там живет три тысячи человек, зато ковров, украшенных голубками Пикассо, зигзагами сапотека или милыми изображениями мексиканских селян в больших сомбреро и с ослами, в четыре раза больше.

Дом Бенито Эрнандеса – первая усадьба, в которую я попала после того, как свернула с главной дороги. День был жаркий, мне захотелось отдохнуть и попить воды, прежде чем отправиться в деревню, расположенную в трех километрах от этого места, к тому же я заметила большую вывеску с надписью «Натуральные красители». Конечно, я не удержалась и зашла послушать его историю. Под деревянным навесом у двух ткацких станков стояла со скучающим видом пара ткачей. Я была разочарована, увидев очень дешевые ковры из толстых нитей, окрашенных синтетическими красителями, однако сараи позади магазинчика обещали совсем другую историю. В одном углу на кактусах сидели жуки-кошенили, готовые отдать свою кровь для окрашивания ковров.

Бенито был в отъезде, он ухаживал за полями, поэтому окрестности показали мне его младшие сыновья, Антонио и Фернандо. «Pase por aqui (проходите сюда)», – вежливо предложил мне двенадцатилетний Антонио с видом опытного гида. Вдвоем мы сунули носы в терракотовые горшки, прикрытые крышками и наполовину зарытые в землю. Они воняли. Антонио взял палку и вытащил из вонючего месива мокрый комок шерсти. Он сказал, что краситель был сделан из диких мангровых растений и что тот окрасит шерсть в цвет кофе. Индиго у них тогда еще не было, но он сказал, что индиго (который его отец, очевидно, и выращивал на своих полях) пахнет почти так же, хотя, конечно, цвет у него другой. Я вспомнила, что год назад видела похожий горшок – терракотово-оранжевый, с тяжелой крышкой – в деревне ткачей на острове Ломбок в Индонезии. По краю горлышка горшка было размазано светло-синее пятно, как будто его застали в ту секунду, когда он втихаря пил небо. Деревенские жители сказали, что они смешивают индиго с пеплом, чтобы сделать состав щелочным. А иногда они окунали шерсть в горшок, вынимали и окунали снова, и так в течение целого года или больше, «чтобы сделать ее как можно более синей».