Цивилизации - [77]
Хотя рассказ об амазонках был очевидной выдумкой, вера в близость великой цивилизации соответствовала реальному опыту испанцев на реке. Рассказ Карвахаля дает ценный урок изучающему экоисторию реки. Эта среда без адаптации не способна поддерживать жизнь многочисленного населения, но амбиции цивилизации способны продуктивно адаптировать ее. И эти амбиции уже действовали. Хотя испанцы на протяжении «четырехсот миль» не могли найти пищи естественного происхождения, они видели густонаселенные города и поселки с тысячами обитателей, живущих в прочных деревянных домах. Это перспективное общество жило за счет разведения черепах, ловли рыбы и возделывания горького маниока — растения, смертельно ядовитого, если оно неправильно приготовлено, но исключительно питательного; после извлечения яда оставались только углеводы[433]. Археологи подтверждают данные Карвахаля. На острове Марахо в устье Амазонки в аналогичной среде с V по XV века н. э. существовало общество строителей больших курганов и дамб, от которого осталось мало свидетельств для убедительной характеристики; однако собранные материалы, среди прочего масса тесно расположенных очагов и сложная керамика, позволяют делать сопоставления с народами, которые считают «цивилизованными», например с ольмеками и строителями курганов на Миссисипи (см. выше, с. 190).
С точки зрения возделывания почвы, поведение реки на равнинах, известных в Бразилии как вареа, можно считать образцовым. В отличие от Нила река разливается медленно, давая фермеру время убрать урожай, а потом быстро убывает; за несколько дней уровень воды возвращается к минимуму, и фермер успевает спокойно заняться севом[434]. Если платформы и дамбы достаточно высоки, кукуруза, которая созревает за 120 дней, но не переносит обводнения после прорастания, позволяет собирать по два урожая за год. Однако во все время, о котором имеются данные, основной культурой во всем бассейне Амазонки оставался маниок, «одно из наиболее продуктивных и наименее требовательных растений, выведенных человеком»[435].
В конце XVII и в начале XVIII веков иезуит Сэмюэль Фритц, «апостол Амазонки», посвятивший карьеру защите созданной им на берегу реки миссии от португальских работорговцев, отметил то, что уцелело от протоцивилизации вареа. На берегах реки, известной как Омагуа, были участки маниока и дома,
обычно расположенные на островах и речном побережье; все низко лежащие земли затоплялись во время разливов; и хотя опыт учит их, что в разлив они остаются без своих насыпей и вообще без средств к жизни, они не решаются оставить свои жилища и устроить плантации на возвышенных местах вдали от реки, ссылаясь на то, что их предки искони жили на Великой Реке[436].
Раздражение Фритца знакомо многим людям с Запада, которые пытались работать с обитателями затопленных тропиков: убежденность в том, что на сухом месте будет лучше, стоило жизни многих жителям острова Фредерика Хендрика. В 1689 году Фритц сам два не умер с голоду во время разлива реки. В то время он жил ниже по реке среди юримагуа, которых он считал речным звеном связи с мифом об амазонках из-за их традиции, согласно которой в бою участвовали и мужчины, и женщины. Но лишения Фритца были скорее результатом его неопытности в тропиках, чем недостатков туземной агрономии: ему пришлось просить милостыню[437].
Он отметил, что местные жители убирают урожай в январе и феврале, прежде чем река разливается (с марта по июнь); запасы кукурузы они держат в домах, а маниок и кассаву[438] оставляя в ямах, которые заливает вода, иногда на год или на два года,
…и хотя сладкий и горький маниок может загнить, когда его выжмут, он становится лучше и питательнее, чем в свежем виде, и из него делают напитки, муку и хлеб. Пока продолжается разлив, люди живут на платформах, сделанных из древесной коры, выходят и входят в свои дома на каноэ, и в этом нет ничего странногр, ведь вся их жизнь проходит в реках и лагунах в гребле и рыбалке, и в этих занятиях они искусней любого другого народа.
Когда спустя поколение следующая экспедиция проникла вниз по течению, большинство племен, описанных первой экспедицией, уже исчезло. Судьба их неизвестна: вероятно, их уничтожили болезни, завезенные исследователями. Даже в лучшие времена культуры тропического леса хрупки и неустойчивы.
В глубине леса, за пределами узкой полосы хозяйствования в стиле омагуа, создание цивилизации — еще более опасная стратегия. Западные критики туземной агрокультуры обычно говорили, что лес, вырубленный до основания, дает пригодную к обработке почву; сегодня они предпочитают восхвалять экологически ответственную агрокультуру, которая довольствуется малыми урожаями и сосредоточена на сборе естественных продуктов. Конфеты «Тропический лес» — прекрасное политкорректное лакомство, делающее упомянутый взгляд усладой вкусовых пупырышков: в США такие конфеты продают вместе с мороженым или в батончиках в пестрых обертках с туканами и попугайчиками, и мрачный темный лес превращается в яркий, многоцветный и внушающий оптимизм. Однако традиционная туземная агрономия неприятна защитникам бережной эксплуатации леса не меньше, чем алчным губителям леса, которые хотят заменить джунгли пастбищами. Топор и огонь — почти универсальный метод подготовки земли для посевов. Ответственные практики, индейцы с реки Тапахос, тратят на расчистку полосы леса шириной в 350 футов три дня. Но потом ее приходится два месяца просушивать и поджигать. Посадку осуществляют, делая палкой углубление в почве, помещая в углубление саженец или зерно и притаптывая. Пожар восстанавливает в почве некоторое количество питательных веществ. Ветви срубленных деревьев нарочно оставляют вокруг, чтобы отпугнуть вредителей и обеспечить следующие фазы пополнения почвы питательными веществами; тем не менее компенсировать быструю утрату почвой плодородия никогда не удается там, где не накапливается гумус. Такая система побуждает общину постоянно передвигаться, и никакой участок в глубине леса не удается возделывать больше трех лет
