Чужой в чужой земле - [51]

— Давай.　

Картина была той же, за исключением угла съемки. Когда Джил схватила коробку, Дюк замедлил показ и они снова увидели исчезновение.　

Дюк выругался.　

— Во второй тоже какая-то поломка!　

— Так ли?　

— Тут должно было быть видно, что коробка летит в сторону. Вместо этого она опять полетела от нас. Вы же видели!　

— Да — согласился Джубал — Я видел.　

— Но этого не может быть! С двух-то сторон!　

— Что значит «не может быть»? Это было — Харшоу помолчал и добавил — Если бы мы поставили вместо камер доплеровский радар, хотел бы я знать, чтобы он показал?　

— Откуда мне знать? Надо посмотреть, что там с камерами.　

— Не беспокойся за них.　

— Но…　

— С камерами все в порядке. Что находится в девяноста градусах от всего на свете?　

— Я не силен в загадках.　

— Это не загадка. Я мог бы тебя отослать к мистеру из Флатландии[12], но лучше отвечу сам. Что перпендикулярно всему на свете? Ответ: Два трупа, один пистолет и пустая коробка.　

— Что за чепуха, Босс?　

— Никогда в жизни я не говорил более серьезно. Постарайся поверить фактам вместо того, чтобы настаивать на том, будто камеры могут ошибиться, только потому, что они зафиксировали исто, что ты ожидал. Давай посмотрим остальные ленты. Они не прибавили ничего нового к тому, что Харшоу уже знал. Пепельница, парящая у потолка, вышла из кадра, но ее неторопливый спуск был запечатлен. Изображение пистолета в стереовизоре было мелким, но, насколько можно было различить, он сжался, словно пропадая вдали, оставаясь при этом на месте. Поскольку Харшоу крепко сжимал его рукоятку в момент исчезновения, он был удовлетворен. Если только здесь подходит слово «удовлетворен».　

— Дюк, я хочу иметь со всего этого копии.　

Дюк колебался.　

— Я все еще работаю здесь?

— Что? Дьявольщина! Ты не можешь есть на кухне — это скучно. Постарайся забыть свои предрассудки и выслушай меня.　

— Слушаю.　

— Когда Майк просил о привилегии съесть мои старые жилистые останки, он оказывал мне величайшую по его представлению честь — согласно единственным известным ему законам, которые он, так сказать «впитал с молоком матери». Он сказал мне изысканный комплимент и попросил о милости. Плюнь на то, что говорят в Канзасе. Майк пользуется мерками, к которым его приучили на Марсе.　

— Я буду пользоваться канзасскими мерками.　

— Что ж — согласился Джубал — Я тоже. Однако свободного выбора не существует ни для тебя, ни для меня, ни для Майка. Разрушить то, к чему приучили в детстве, почти невозможно. Дюк, можно ли вбить в твою голову, что если бы ты воспитывался на Марсе, то занимал бы точно такую же позицию по отношению к тому, чтобы есть человечину или быть съеденным самому, как и Майк?　

Дюк покачал головой.　

— Меня на это не купишь, Джубал. Конечно, Майку просто не повезло, что он рос в нецивилизованном обществе. Но это же другое, это инстинкт.　

— Инстинкт? Дерьмо!　

— Да, инстинкт. Я вовсе не «впитывал с молоком матери», что нельзя быть людоедом. Черт, я всегда знал, что это грех! Отвратительный грех! Одна эта мысль выворачивает желудок. Это врожденный инстинкт.　

Джубал тяжело вздохнул.　

— Дюк, как ты мог столько узнать о механике и никогда не интересоваться, как устроен ты сам? Твоя мать никогда не говорила: «Не нужно кушать своих друзей, сынок, это нехорошо», потому что ты впитывал это вместе с нашей культурой, как и я. Анекдоты о людоедах и миссионерах, карикатуры, сказки, рассказы ужасов… несть им числа. Сынок, это не может быть инстинктом. Исторически каннибализм — наиболее распространенный обычай любой ветви человеческой расы. Моих предков, твоих предков — кого угодно.　

— Ваших предков, может быть.　

— Хм. Дюк, не говорил ли ты, что в твоих жилах течет индейская кровь?　

— Что? Да, восьмая часть. И что из этого?　

— Тогда, раз мы оба имеем в своем генеалогическом древе людоедов, есть вероятность, что твои располагаются на много поколений ближе, поскольку…　

— Старый вы лысый…　

— Замолкни! Ритуальный каннибализм был обычен среди коренных культур Америки, с этим следует считаться. Помимо этого, как жители Северной Америки, мы обладаем более чем равными шансами иметь в своих жилах еще и примесь крови негров из Конго, даже не зная этого… Но даже, если бы мы были чистопороднейшими европейцами (а это глупо — незаконнорожденных детей в Европе всегда было хоть пруд пруди), даже и тогда эти предки без особого труда рассказали бы нам, от каких людоедов мы произошли, потому что любая ветвь человеческой расы прошла через каннибализм. Дюк, говорить о бытии, идущим вразрез с инстинктом, глупо, тем более, что ему следует сотни миллионов.　

— Но… Хорошо, впредь мне наука, как спорить с вами — вы ставите все с ног на голову… Предположим, мы произошли от дикарей, которые не знали ничего лучшего… Что с того? Мы теперь Цивилизованны. По крайней мере.　

Джубал осклабился.　

— Намекаешь, что я — нет. Сынок, помимо моего условного рефлекса на хороший прожаренный кусок ну, скажем, твоей ноги, помимо этого привитого суеверия, я уважаю наше табу на людоедство как превосходную идею… по причине нашей нецивилизованности.　

— Что?　

— Если бы мы не имели табу настолько сильного, что ты принимаешь его за инстинкт, я мог бы привести довольно длинный перечень тех, к кому бы я не рискнул повернуться спиной, особенно при теперешних-то ценах на говядину. А?