Чужой в чужой земле - [136]

— Она — больше, чем хорошее искусство, разоблачающее псевдо искусство; она — символ каждой женщины, когда-либо сгибавшейся под непосильной ношей. И не только для женщины — она — символ мужчины и женщины, всю жизнь, без жалоб, проявляя силу духа, надрывающихся под непосильной ношей, пока она не придавила их. Это мужество, Бэн, и победа.　

— Победа в поражении, что может быть выше. Она не сдалась, Бэн, она все еще пытается поднять камень, придавивший ее. Она — отец, усердно работающий, в то время, как рак съедает его внутренности, чтобы принести немного денег домой. Она — двенадцатилетняя девочка, пытающаяся заменить мать своим братьям и сестрам, потому что Мама ушла на Небо. Она — телефонистка, остающаяся у пульта, когда дым не даст ей дышать, а огонь отрезает пути к отступлению. Она — все не воспетые герои, погибшие, но не — сдавшиеся. Идем. Вырази ей уважение, когда будешь проходить мимо, и пойдем посмотрим мою Русалочку.　

Бэн выполнил его просьбу буквально, Джубал не комментировал.　

— Ну, а эту — сказал он — Майк не дарил мне. Я не объяснял Майку, зачем поставил ее здесь… потому что и так ясно — это одна из самых очаровательных композиций, когда-либо созданных глазами и руками человека.　

— Объяснения здесь не нужны — она прелестна!　

— И это вполне достаточное извинение, так же, как котята и бабочки. Но в ней есть и что-то большее. Она не совсем русалка, видишь? И не человек. Она сидит на берегу, где сама решила остаться… и вечно смотрит в море, всегда тоскующая по миру, который она оставила. Ты знаешь ее историю?　

— Ганс Кристиан Андерсен.　

— Да. Русалочка сидит в гавани Копенгагена — и она — это каждый, кто когда-либо сделал трудный выбор. Она ни о чем не жалеет, но ей нужно платить; за каждый выбор нужно платить. В ее случае плата — бесконечная тоска по дому. Ей никогда не удастся полностью стать человеком; когда она пользуется своими, столь дорогой ценой добытыми ногами, каждый шаг причиняет ей такую боль, словно она идет по ножам. Только не говори ему, что я так сказал.　

— Не скажу. Я лучше посмотрю на нее и стану думать о ножах.　

— Очаровательная малютка, не так ли? Почему бы тебе не уговорить ее лечь в постель? Она будет проворной, как тюлень и такой же скользкой.　

— Вот те на! Ты порочный старик, Джубал.　

— И с каждым годом становлюсь все порочней. Мы не станем больше рассматривать скульптуры. Обычно, я ограничиваю себя одной в день.　

— Годится. Я чувствую себя так, как-будто выпил три стакана виски подряд. Джубал, почему таких вещей не бывает там, где они просто должны попасться человеку на глаза?　

— Потому что мир спятил, а искусство всегда отражает дух своего времени. Роден умер, когда мир только начал сходить с ума. Его преемники заметили удивительные вещи, которые ему удалось сотворить со светом и тенью, с массой и композицией. И они скопировали эту часть. Но им не удалось увидеть, что мастер рассказывал истории, обнажавшие человеческое сердце. Они стали презирать живопись и скульптуру, рассказывающие истории и окрестили их «литературщиной». Все они ударились в абстракцию.　

Джубал пожал плечами.　

— Абстрактные композиции хороши для обоев или линолеума. Но искусство должно пробуждать жалость и вызывать ужас. Современные художники занимаются псевдо интеллектуальной мастурбацией. Творческое искусство — половой акт, в котором художник передает эмоции своей аудитории. Парни, не соизволившие или не сумевшие сделать это — теряют публику. Обычный человек не станет покупать «произведений искусства», оставляющих его равнодушным. Если же он платит, деньги выманивают у него налогами или еще каким-нибудь способом.　

— Джубал, я всегда удивлялся, почему мне наплевать на искусство. Я думал, у меня чего-то недостает.　

— М-м-м, нужно учиться понимать искусство. Но художник должен пользоваться языком, который можно понять. Большинство парней не хотят пользоваться языком, которому ты и я можем научиться; они скорее станут насмехаться, утверждая, будто мы-де «не смогли» понять, что они подразумевают. Если не вообще что-то. Неясность — убежище некомпетентности. Бэн, можешь ли ты назвать меня художником.　

— Что? Ты пишешь вполне прилично.　

— Спасибо. «Художник» — это слово, которого я избегаю по той же причине, по которой не люблю, когда меня величают «Доктор». Но я — художник. Большую часть, написанного мною стоит прочесть один раз… а может и ни одного, если человек знает ту малость, которую я хочу ему рассказать. Но я — честный художник. Написанное мною предназначено для того, чтобы дойти до покупателя и воздействовать на него, если возможно, жалостью и ужасом… или, по крайней мере, развлечь его в часы скуки. Я никогда не прячусь от него, прикрываясь своим особым языком, и не стану искать похвалы других писателей за «технику» и прочий вздор. Я хочу похвалы от покупателя наличными, потому что я добрался до него — или мне ничего не нужно. Поддерживать искусство — merde[31]! Поддерживаемый правительством художник — бездарная проститутка! Черт побери, ты задел меня за живое. Налей себе и расскажи, что тебя беспокоит.　

— Джубал, я несчастлив.