Чужестранка - [292]

В дверь тихо постучали; мы отшатнулись друг от друга, будто любовники, застигнутые на месте преступления. Я с трудом пригладила волосы, решив при этом, что монастырь – отличное место для лечения, но совершенно не убежище для романтических приключений.

С разрешения Джейми в комнату вошел монах-прислужник и поставил на стол огромную кожаную седельную сумку.

– От Макранноха из Элдридж-мэнор, – с улыбкой пояснил он. – Для леди Брох-Туарах.

И с поклоном вышел, оставив после себя запах моря и прохладный ветерок.

Я принялась расстегивать кожаные ремни – очень уж не терпелось выяснить, что же прислал Макраннох. В сумке лежали три предмета: записка без адреса и подписи, маленький пакет, подписанный для Джейми, и выделанная волчья шкура, сильно пахшая дубильными растворами. В записке говорилось: «Добродетельная женщина – это драгоценная жемчужина, она куда ценнее рубинов».

Джейми раскрыл пакет, вынул из него нечто маленькое и блестящее и непонимающе посмотрел на шкуру.

– Довольно странно, англичаночка, что сэр Маркус послал тебе волчью шкуру, а мне жемчужный браслет. Возможно, он перепутал надписи?

Браслет был великолепен: ряд крупных неровных жемчужин, вставленных между перевитыми золотыми цепочками.

– Нет, – ответила я, любуясь браслетом. – Все совершенно верно. Браслет – это пара к жемчужному ожерелью, которое ты подарил мне на свадьбу. Сэр Маркус подарил его твоей матери. Ты об этом знал?

– Нет, не знал, – негромко проговорил Джейми, трогая пальцем жемчужины. – Отец дал мне ожерелье для моей будущей жены, но не сказал, откуда оно у него.

Я вспомнила помощь сэра Маркуса в ту ночь, когда мы без предупреждения ввалились в его дом, и его лицо, когда на следующий день мы уезжали из этого дома. По лицу Джейми я понимала, что и он вспоминает баронета, который мог стать его отцом. Он взял мою руку и застегнул браслет на запястье.

– Но он же не для меня! – сказала я.

– Нет, для тебя, – промолвил Джейми твердым голосом. – Правила приличия запрещают мужчине дарить драгоценности почтенной замужней даме, поэтому сэр Маркус послал браслет мне. Однако он предназначен тебе. К тому же на моей руке браслет все равно не сойдется, как бы я ни отощал.

Он поднял волчью шкуру и встряхнул ее.

– И все же: почему Макраннох послал это тебе?

Джейми накинул лохматую шкуру себе на плечи, и я, громко крикнув, отшатнулась: голова волка была выделана очень искусно, в нее даже вставили желтые стеклянные глаза, которые злобно уставились на меня из-за плеча Джейми.

– Ох! – невольно воскликнула я. – Глядит прямо так же, как когда был жив.

Джейми повернул голову – оскаленная звериная морда уставилась теперь на него. Он вскрикнул, скинул с себя шкуру и отбросил от себя в другой конец комнаты.

– Господи Иисусе!

Джейми осенил себя крестом. Шкура валялась на полу, угрожающе поблескивая шерстью в свете свечи.

– Англичаночка, что означает «когда был жив»? Он был твоим закадычным приятелем, что ли? – спросил Джейми, прищурившись на шкуру.

И тогда я поведала ему о событиях, рассказать о которых до того момента не представлялся удобный случай: о волке, о других волках, о Гекторе, о снеге, о доме, где встретила медведя, о споре с сэром Маркусом, о появлении Мурты, о коровах и о бесконечном ожидании на склоне ночного холма в розовых сумерках, когда я не ведала, жив ли он.

Хотя Джейми и исхудал, его грудь по-прежнему была широкой, а руки – горячими и сильными. Он прижал меня, плакавшую, к своему плечу и стал утешать. Я пробовала овладеть собой, но он лишь еще сильнее прижимал меня к себе и шептал мне что-то ласковое и нежное, – и в конце концов я отпустила себя и зарыдала громко, как дитя.

– Полно, полно, англичаночка, у меня имеется для тебя подарочек, – промолвил он, гладя меня по голове.

Я всхлипнула, шмыгнула носом и вытерла его рукавом – за неимением более подобающего предмета.

– Жаль, что мне нечем тебя одарить, – сказала я, пока он что-то искал в груде измятых простыней на своей кровати.

«Видно, носовой платок ищет», – решила я, продолжая шмыгать носом.

– Ну, ежели не считать таких мелочей, как моя жизнь, мое мужское существо и моя правая рука, – сказал он сухо. – Вполне достойные подарки, mo duinne.

Он выпрямился, держа в руке рясу послушника.

– Раздевайся.

– Что?!

У меня рот открылся от изумления.

– Раздевайся, англичаночка, и надень вот это. – Он улыбнулся и подал мне рясу. – Может, хочешь, чтобы я отвернулся?

Плотно замотав грубую рясу из домотканого полотна вокруг себя, я спустилась по темной лестнице вслед за Джейми; два пролета мы миновали спокойно, третий оказался самым узким. Фонарь, который Джейми держал в руке, отбрасывал на каменные стены слабый свет. Мы продвигались по узкому черному коридору, и казалось, что нас поглощает сама земля.

– А ты сам-то знаешь, куда мы направляемся? – спросила я; мои слова отозвались странным глухим эхом, точно я говорила, находясь под водой. – Ну, тут, наверное, невозможно пойти не в ту сторону и заблудиться, да?

Мы вышли на следующую лестничную площадку и опять отправились вниз. Но в конце очередного пролета мы остановились на маленькой полукруглой площадке перед дверью, вырубленной в толще скалы. Широкая и низкая дверь была сбита из дубовых досок и имела медные петли. Крепкие доски потемнели от времени, площадка была чисто подметена. Очевидно, этим пространством в монастыре продолжали пользоваться. Возможно, это винные погреба?