Чумные ночи - [170]

Теперь, чтобы не сойти с ума, ему требовалось забыть все слышанное от врачей, все виденное в больницах и поверить, что больного с бубоном можно вылечить. Но едва он позовет докторов, как те напомнят ему о карантинных правилах и попытаются разлучить его с женой. Единственное, что можно сделать, чтобы этого не допустить, – уйти на карантин вместе с ней.

Но он ведь знал, что слухи о болезни Командующего, изолированного и запертого в отеле, грозят подорвать доверие людей к карантинным мерам и ослабить молодое государство. Почему жену президента не везут в больницу, спрашивать, наверное, не будут. Но вот о чем заговорят сразу: если сам Командующий не уберегся от чумы, ему ли нас спасать, ему ли учить нас старому языку и мингерским именам?

Зейнеп снова заплакала, на сей раз громко, со всхлипами. Ее била дрожь. Командующему не хотелось принуждать ее к поездке в больницу. Он думал о том, что жена не знает про испытания, уготованные больным чумой, и надо честно рассказать ей об этом.

Но Зейнеп хотелось только одного: чтобы муж крепко обнял ее и убедил, что все будет хорошо. И он обнимал ее, а она думала, что раз он не боится заразы, значит в самом деле любит. Потом она снова принималась плакать от страха.

Они долго лежали, крепко прижавшись друг к другу. Сквозь щелки в жалюзи просачивался утренний свет. Командующий смотрел на парящие в солнечных лучах пылинки, прислушивался к дыханию жены и пытался понять, что означает шум за окном.

Движение, спровоцированное похищением шейха Хамдуллаха, ширилось. «Восстание дервишей» поддержали шейхи других текке. Ни плана действий, ни политических целей, ни лидера это движение не имело, ибо возникло стихийно. Командующий, как и полагается мингерцу, хорошо знающему свой народ, по звукам, доносящимся с улицы, верно определил, что там происходит: задиристые солдаты созданного им Карантинного отряда вступили в бой с дервишами. Кровь еще не пролилась, но солдаты уже дали залп в воздух (хотя некоторые и утверждают, что по «противнику»). И пока все это происходило, Командующий лежал в постели, крепко прижимая к себе жену.

Потом в дверь постучался Мазхар-эфенди, но Командующий не открыл. Тогда начальник канцелярии просунул под дверь записку и ушел. Восстание, как понимал Командующий, было направлено в первую очередь против Карантинного отряда, и ему хотелось самому повести своих солдат в бой. Но если он выйдет из комнаты, далее скрывать болезнь жены уже не удастся, а значит, их немедленно разлучат. Кроме того, раз его жена больна, то и он под подозрением, что помешает ему напрямую командовать солдатами.

Ближе к полудню Зейнеп вырвало, один раз за другим; потом она бессильно упала на кровать. Ее сердце бешено колотилось, по коже струился пот, лицо было искажено гримасой боли. Уверенная, что врачи разлучат ее с мужем, она заливалась слезами каждый раз, когда он делал движение в сторону двери.

После полудня жар усилился, Зейнеп начала бредить. Посреди бессвязного бормотания она вдруг отчетливо произнесла:

– Значит, я умру, не увидев Стамбула!

У Командующего сжалось сердце. Он ведь столько раз обещал отвезти ее в Стамбул!

– Нет, мы обязательно туда поедем, – начал он убеждать жену, – и я покажу тебе и дворец в Бешикташе, где жила Пакизе-султан, и Баб-ы Али[153], где работает правительство, и Нишанташи, где находится бактериологическая лаборатория!

В ответ Зейнеп заплакала, и да, на глазах Командующего тоже выступили слезы.

Зейнеп умрет через восемь часов все в той же комнате на третьем этаже отеля «Сплендид палас». Смерть придет к ней быстрее, чем к ее отцу, тюремщику Байраму-эфенди, который скончался от той же заразы девяносто пятью днями ранее.

Глава 63

Выступление дервишей Халифийе и примкнувших к ним обитателей других текке, вызванное похищением шейха Хамдуллаха, не представлялось чем-то опасным. Кое-кто из мюридов прихватил с собой дубинки, но большинство, желая показать свои мирные намерения, шли совершенно безоружными. Сами-паша не сомневался, что Карантинный отряд быстро призовет этих буянов к порядку.

А вот бунт, вспыхнувший той же ночью в тюрьме, по общему мнению исследователей, самым драматичным образом повлиял на ход мингерской истории. Однако мы не разделяем точку зрения тех, кто полагает, что если бы Камиль-паша оставил больную жену и принял командование Карантинным отрядом, это переломило бы ситуацию и столько людей не погибло бы понапрасну. К тому времени, когда восстание в тюрьме приняло неожиданно большой размах, то есть когда ситуация потребовала вмешательства человека, обладающего военным и политическим гением Командующего, было уже слишком поздно, и государство впало в бессилие.

Заключенные третьей камеры, которую называли также «камерой новичков», были доведены до крайности грубым обхождением тюремщиков и только ждали возможности устроить бунт. Атмосфера анархии, воцарившаяся в городе после похищения шейха Хамдуллаха, когда последователи тарикатов, часть лавочников и прочие смутьяны выступили против Карантинного отряда, предоставила узникам такую возможность и подтолкнула их к восстанию. В Арказе творилось настоящее светопреставление, и они поняли: сейчас или никогда.