Чумные ночи - [169]

В голове Командующего стоял туман от множества мыслей. Он успевал даже сердиться на жену: ну как она могла выйти из отеля по такой глупой причине?

«Ты пожертвовала нашим счастьем, нашим сыном, будущим нашей Родины – пожертвовала всем ради небольшой прогулки!» – вот что хотелось ему сказать. Но он понимал, что, если это скажет, между ними, скорее всего, вспыхнет ссора еще до прихода врача. Да и потом, много ли смысла копаться в прошлых ошибках? Надо было решить, что делать теперь. Однако нависшая над ними беда была так кошмарна, что разбегающиеся мысли не слушались Командующего.

Зейнеп снова заплакала, тихо и очень горько. Муж не смог заговорить с ней. Озноб бил ее еще дважды, но тело Зейнеп не казалось горячим. Командующий не знал, как поступить, не мог заставить себя подняться; ему хотелось, чтобы утро никогда не наступало, чтобы болезнь жены не развивалась, чтобы время остановилось. Но небо, как всегда на заре, уже окрашивалось в странные желтовато-розовые тона. И крики на набережной делались громче и громче…

Там собрались дервиши текке Халифийе, разъяренные похищением Хамдуллаха-эфенди. У них не было ни вожаков, ни плана действий. Желая отыскать своего шейха, с полсотни молодых мюридов еще до рассвета бросились вон из текке и, пройдя по улицам Кадирлера и Вавлы, спустились в порт. Никаких лозунгов они не выкрикивали и молитв не читали, лишь молча и упрямо двигались в одном направлении, следуя за тем, кто шел первым. Выбравшись к морю у Старой Каменной пристани, дервиши направились в сторону таможни, но там, где на набережную выходит Стамбульский проспект, они завидели живую стену из солдат Карантинного отряда и остановились.

Мюридами шейха Хамдуллаха двигал гнев, погнавший их на улицу. Для блага нового государства было бы лучше не препятствовать этим людям, которые, как явствовало из их поведения, собирались покинуть город и сбежать от чумы, не расставлять перед ними заслоны, а направить их к городской окраине. Но в городе правили не разум и логика, а подозрительность, усугубленная плохим пониманием происходящего. В результате солдаты Карантинного отряда, получив приказ из Дома правительства, заступили дорогу разъяренным дервишам.

Увидев перед собой преграду, молодые мюриды текке Халифийе разразились гневными криками. Так и вышло, что дервиши, для которых Отечеством была их обитель, где их кормили похлебкой и хлебом, а также присоединившиеся к ним по дороге сорвиголовы открыли новую страницу Мингерской революции и стали первыми зачинщиками анархии и хаоса, что воцарились в Арказе тем днем. Когда Командующий Камиль подошел к окну, чтобы посмотреть, что происходит снаружи, солдаты дали три залпа в воздух, надеясь напугать дервишей. Грохот выстрелов прокатился по всему городу.

Вернувшись к кровати, Командующий увидел, что жена снова плачет. Зейнеп взглянула на него, собралась с духом и встала. Приподняв платье, она показала чумной бубон.

Да, уплотнение у нее в паху за сутки превратилось в бубон, не совсем еще созревший. Но скоро он созреет, и Зейнеп начнет корчиться от боли. Командующий уже сейчас видел по выражению ее лица, по взгляду, что ей больно, и понимал, что скоро она начнет бредить. Настал конец их счастливой жизни.

Да что там счастливая жизнь! Всему, всему конец! Он тоже скоро умрет. Теперь Командующий был так в этом уверен, что даже гордился своей способностью взглянуть правде в глаза. Он не из трусов! Но приступ беспощадной честности очень быстро прошел.

Командующий сел рядом с женой и легонько дотронулся до бубона:

– Больно?

Бубон еще не полностью затвердел и болел не сильно. Но в течение дня боль усилится, и тогда, чтобы хоть как-то ее смягчить, врач должен будет выпустить гной. Охраняя доктора Нури, колагасы Камиль видел много таких больных и сострадал их мукам.

Зейнеп легла на постель. В ее взгляде Командующий видел тоску и растерянность, и было понятно, что она винит себя в том, что с ней случилось.

– Лучше всего поехать в больницу Теодоропулоса, – заговорил Командующий. – Бубон надо вскрыть как можно скорее, тебе станет легче.

– Я не хочу в больницу! – сказала Зейнеп. – Не хочу отсюда никуда уезжать.

Командующий обнял ее, почувствовав, что Зейнеп этого ждет. Они долго молча лежали в постели, изо всех сил сжимая друг друга в объятиях. Кончиками пальцев Командующий ощущал дыхание жены, стук ее сердца, внутренние движения тела, перебирал в памяти все черточки ее характера, которые успел узнать за эти два с половиной месяца, и с тоской вспоминал, как хорошо и весело им было вместе.

– Вставай, милая, надо ехать в больницу, – проговорил он наконец.

– Разве не ты теперь здесь султан? Пусть врачи сюда приедут.

Командующий признал ее правоту. Лечение вполне можно было организовать в самом большом номере отеля. Впрочем, он знал, что вскрытие бубона нельзя назвать лечением. Поскольку больная – жена президента, все будут делать вид, будто это полезная процедура, которая должна спасти ей жизнь. Но на самом деле вскрытие бубона – как не вполне еще набухшего и затвердевшего, так и большого, до отказа наполненного гноем – не помогало больному выздороветь, а только облегчало (немного) его страдания. Да и в этом не имелось полной уверенности. Куда более достоверной, подтвержденной опытом наблюдений истиной было то, что огромное большинство людей, у которых появлялся бубон, умирало. Командующий часто слышал, как доктор Нури и врачи-греки говорят об этом, перебрасываясь фразами на смеси турецкого и французского.