Чума в Бедрограде - [29]

Шрифт
Интервал

Только никому в Бедрограде об этом знать не стоит.

Когда дверь за фалангой захлопнулась, Сепгей Борисович положил яблоко в портфель и подумал, что нелепое имя — это всё-таки очень удобно.

Позволяет отыскать человека в телефонном справочнике с первой попытки.


Глава 3. Опять думать


Бедроградская гэбня. Гошкá


Думать вредно.

Делать не думая — глупо. Правильно — делать и думать одновременно или перемежать одно другим. Понимание того, в какой фазе ты в данный момент находишься, приходит с опытом.

Когда пропадает один из голов твоей гэбни — человек, который каждый херов раз трезвонит из Столицы и сообщает всё нужное и ненужное о своих дальнейших перемещениях, надо прыгать в поезд и ехать. Десяти часов дороги от Бедрограда с лихвой хватит на то, чтобы разобраться, куда и чего; обойти в Столице своих людей, созвониться с двумя оставшимися головами гэбни — это всё рефлекторно, не занимает мысли.

Думать вредно, но ничего другого Гошке сейчас не оставалось.

Надо дождаться, пока в квартире Шапки погаснет свет.

Андрей уехал в Столицу прошлой ночью и исчез. Ездить в Столицу любому голове Бедроградской гэбни опасно — как и ездить по Бедрограду, и садиться в непроверенное такси, и ложиться спать; издержки профессии. Это все понимают, но это не повод не среагировать на тревожный звоночек.

То есть его отсутствие.

Шапка — тавр, и это вдвойне опасно. Не потому, что все тавры — чокнутые фанатики (поскольку не все, а лишь подавляющее их большинство); не потому, что учёный-вирусолог Шапка проходил национальные боевые тренировки в селе своей юности, славном Зажопейске; не потому даже, что ему могла коса в голову ударить и сподвигнуть на героический подвиг во имя добра и справедливости. Это всё было ясно с самого начала — как и то, что Андрей занимается в Медицинском Корпусе глубоко незаконными делами.

Шапка — тавр, и это значит, что на него удобно повесить любую политическую акцию. Мотивации тавра никому не надо объяснять, он же чокнутый фанатик с национальными боевыми тренировками за косой. А политическая акция в адрес Бедроградской гэбни имеет в Столице все шансы случиться — помнят ещё политические акции в адрес гэбни Столичной.

Шапка — тавр, и, сука, не желает ложиться спать.

Ещё десять минут — и упустит свою возможность решить вопрос полюбовно.

Пусть кто-нибудь потом попробует обвинить Гошку в том, что он не пытается искать безболезненных путей.

Лучи заходящего солнца (ути-пути, поэзия, красный столичный сентябрь) неистово отсвечивали в глаза, но лампа в таврском окне продолжала гореть. Значит, придётся пока ещё немного подумать. Так вот: все вот эти, которые так любят хвалиться своим интеллектуальным багажом и ставить его на вершину херова человеческого бытия, могли бы заняться чем-нибудь полезным и изобрести контактные линзы, которые нивелировали бы эффекты косых солнечных лучей. Не носить же Гошке поверх них ещё и тёмные очки, а.

Рабочий инструмент должен быть эффективным и многофункциональным.

И чтобы эти волшебные линзы учитывали, что зритель может располагаться на крыше дома напротив, где угол падения этих самых лучей ебёт угол отражения так, что глаза вываливаются у всех присутствующих.

На конспиративную квартиру в каждом столичном доме ресурсов не наберёшься, а кафешку на первом этаже успела занять другая слежка, которой Гошка вовсе не собирался попадаться. Соответственно, следить за Шапкиным жилищем (которому осталось испытательных две минуты) приходилось с крыши.

Соций залёг бы на крыше профессиональнее, но он не стал бы пытаться решить вопрос полюбовно, вломился бы и надавал по зубам. Поэтому и не поехал, хотя хотел. Дробление челюстных суставов в любом случае предвидится, но есть некоторая вероятность того, что с Шапкой можно ещё и поговорить. Бедроградской гэбне всего-то и надо — узнать, куда он дел Андрея.

Бáхта ехать даже не порывался: тавр без косы для своего малого, но такого гордого народа — отщепенец, сиди он хоть в гэбне, хоть в Бюро Патентов, хоть на вершине Вилонского Хуя; а вот с Социем пришлось что только не тянуть жребий.

Победили оптимизм и вера в полюбовность.

Вот и хорошо: у Соция с таврами проблем нет, он на другом малом народе зациклен — семь лет в армии даром не проходят, челюсть только так скрипеть начинает, но не на тавров, не на тавров. Да только всё равно — семь лет в армии, вся херня — Гошка полюбовность Социю не доверит, когда альтернатива есть.

Так, время вышло.

Шапке крышка.

И не одна. Не только кафешка напротив, но и лавочка по диагонали, и уж наверняка какая-нибудь квартира — все были засижены разнообразными людьми, изредка косящимися в сторону Шапкиных окон. Этих людей кто-то туда рассадил, а значит, кого-то в наши дни очень интересует некий конкретный таврский вопрос. Судя по количеству и профессионализму наблюдателей, Гошка для Шапки — это ещё лёгкая и безболезненная смерть.

Ещё поблагодарить должен.

Гошка легко проскочил в слуховое окно, в косом красном свете проверил обойму, одёрнул куртку и аккуратно открыл чердачный люк.

Как ни смешно, переходы с чердаков и на чердаки — чуть ли не самое сложное во всей операции. Лесенка стукнет о стенку, какой-нибудь чрезмерно добропорядочный гражданин потом стукнет Столичной гэбне, что по крышам бродят подозрительные элементы, — и о тебе вспомнят. Ничего не докажут, конечно, и уж тем более не опознают, но вспомнят, а потом случится какая-нибудь ещё политическая акция.


Еще от автора Альфина
«Пёсий двор», собачий холод. Том I

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


«Пёсий двор», собачий холод. Том II

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


«Пёсий двор», собачий холод. Том III

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


Рекомендуем почитать
Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».