Чума в Бедрограде - [31]

Шрифт
Интервал

Вот поэтому настоящие тавры носят левосторонние доспехи.

Тавр-вирусолог — это, в общем-то, и не тавр, куда ему.

Как славно, что в Бедроградской гэбне тоже есть тавр, пусть и без косы, и что Гошка не поленился прослушать у него курс полубиографических лекций про историю и культуру малых народов Южной Равнины.

— Беседа будет проходить на том языке, который ты сам выберешь, — сообщил Гошка, приставляя Шапке дуло к подбородку.

— Коноедова вша! — рыкнул тот, утихомириваясь.

— Хуй лохматый, — высказала свою политическую позицию Бедроградская гэбня, схватила тавра за основание косы и развернула. Это было тактически бессмысленно, но как тут удержишься.

— Р-р-руки!

— Ноги! Тебе предлагали вести себя по-человечески, нет? Сделал выбор — получай последствия, — Гошка любезно пнул тавра в направлении любовно зачищенного от нежилого полиэтилена стула. — Двигай давай, это твой путь к исправлению.

Сопротивление было подавлено, и вскоре Шапка слился с предметом мебели в вечном экстазе не без помощи не менее любовно заготовленной верёвки. Пока Гошка пыхтел над дополнительными узлами, тавр своевременно решил поинтересоваться, чего же от него, собственно, хотят.

— Могу поиграть в лицо высокого уровня доступа и предложить самому догадаться, — выдохнул Гошка, распрямляя натруженную спину, — но вообще-то ответа на вопрос. Где Андрей?

— Не самое редкое росское имя, — невозмутимо ответил пленник.

Не самая неожиданная реакция — скинуть ему косу с плеча за спину, чтоб хорошенько перекосило. Активирует сообразительность и остроту ума.

Шапка зафырчал, как здоровенный конь-осеменитель, оскорблённый в лучших чувствах.

— Ты при оружии, я связан. Ест’ ещё причины тебе отвечат’?

Это было сказано с подозрением (в принципе, почти оправданным), но беззлобно. Повод припомнить, почему в Столицу поехал Гошка, а не Соций, придвинуть себе ещё один стул — на сей раз в полиэтилене — сесть, закинуть ногу на ногу, закурить и представиться:

— Младший служащий Скворцов. Запрос Бедроградской гэбни.

Шапка крутил головой с явным неудовольствием.

— Стоит спрашиват’ яснее.

— Куда уж яснее? Андрей Витальевич Ильянов поехал в Столицу, ты последний, с кем его видели. Где он?

Кручение прекратилось, началась небыстрая обработка запроса. Шапка молча упялился на карман форменной рубашки — то есть на пуговицу с государственной эмблемой — и принялся активно недоумевать.

Эдак можно всю ночь просидеть.

— Как ещё тебе уточнить запрос, чтобы произошла коммуникация?

— Я говорил с Андреем Ил’яновым вчера до обеда. С чего его так быстро искат’? — медленно и подозрительно спросил Шапка у кармана. Медленно, как говорят люди, которые знают ответ на вопрос.

— Должен был вернуться в Бедроградский Мединститут сегодня утром. Срочная работа. Не вернулся.

Это примерно то, что может знать младший служащий Скворцов о некоем Андрее Ильянове. О привычке Андрея отзваниваться и о том, что сейчас творится в Бедрограде, он знать не может, а лучшей легенды по дороге в Столицу не сочинилось.

И так в последнее время пришлось слишком много думать — например, разбираться, нет ли у университетского Ройша второго уровня доступа, который мог бы попортить всю клиническую картину расстановки сил. Главное своевременно задаться вопросом! Сперва перестроить бедроградские канализации, озадачиться поиском вируса, разобраться, кто там где, и только потом сообразить, что ой, у Ройша-то может быть право вето на весь Бедроград.

Впрочем, кто в здравом уме может принять в расчёт второй уровень доступа? Второй уровень — это Хикеракли, Набедренных и прочие благополучно покойные Скворцовы-Скопцовы. Члены Революционного Комитета, коих более нет в живых и коим, положим, нужна была некая привилегированная позиция для доступа к информации, которой они, вероятно, знали примерно до хера.

Члены Революционного Комитета и почему-то их потомки. Этот аспект служебных инструкций касательно уровней доступа к информации вызывал у Гошки каление особого белого цвета ещё со второго курса. Ибо какого лешего? Что за пережитки древнеимперского наследного права, откуда в прогрессивном и даже здравом Всероссийском Соседстве это европейское гнильё?

Зачем это надо — хер проссышь, что они могут — тем паче. Вероятно, почти всё, Хикеракли вон целую гэбню шестого уровня доступа сотворил по своему хотению. К счастью, ни одного успешного прецедента обретения свежими лицами второго уровня доступа вроде как не зафиксировано. Гошка смирился с «потомками» в инструкциях, потому что формулировка была исторической, то бишь не имеющей никакого отношения к реальной жизни и нужной только в качестве реликвии.

А потом вспоминаешь, что где-то в Бедрограде бродит весь такой из себя Ройш, имеющий полное бюрократическое право вдохнуть в реликвию новую, доселе невиданную жизнь.

Выяснилось, что правом этим Ройш не воспользовался. Непонятно, почему, но вторым уровнем доступа он не обладает. Вроде как слишком гордый для таких мелочей.

Только все сегодня гордые, а завтра перенабрали Бедроградскую гэбню. Когда Ройш одумается, Гошка знать не мог, зато смог прикинуть, сколько недель занимает получение второго уровня при благоприятной погоде.


Еще от автора Альфина
«Пёсий двор», собачий холод. Том I

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


«Пёсий двор», собачий холод. Том II

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


«Пёсий двор», собачий холод. Том III

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.