Чума в Бедрограде - [26]

Шрифт
Интервал

Двойной кордон вокруг изолятора, куда согнали тех, кого ела заживо степная чума, и тех, кто один раз чихнул.

Внутреннее кольцо — огнемётчики, внешнее — броневики с автоматчиками.

Гэбня Колошмы узнала ночью накануне.

У фаланг третий уровень доступа, у Силового Комитета — четвёртый. Они не обязаны отчитываться перед гэбней Колошмы. Перед Медицинской гэбней — тоже, у нее всего-то пятый. Самый высокий уровень доступа для гэбен, не считая Бюро Патентов.

Медики во Всероссийском Соседстве — особые люди. Могут ночевать на работе и использовать государственную аппаратуру для личных проектов. Могут не отвечать ни перед кем, кроме Бюро Патентов, и устраивать экстремальные ситуации детям старшего отрядского возраста.

Могут потратить две недели на доведение до ума средства, которое позволило бы щетине не расти. Просто потому что это интересно.

У фаланг третий уровень доступа, и они едва терпят что особых людей, что стоящую над ними гэбню. Чтобы сделать этой гэбне гадость, готовы ухватиться за что угодно.

И прислать огнемётчиков.

Чуму на Колошме сожгли вместе с изолятором. По степи она ещё побродила, но кого волнует хоть что-то в степи, кроме Колошмы? Тем более что степняки умеют как-то охраняться от чумы своими наркотическим травами — теми самыми травами, которые вне экстремальной ситуации должны собирать на благо фармацевтики заключённые Колошмы.

Теми самыми травами, из которых один из заключённых, переквалифицировавшийся в санитара, смешал иммунный препарат. Работало кое-как, но работало. Даже тормозило развитие болезни у тех, кто уже успел заразиться.

Сепгей Борисович против всех правил безопасности послал-таки препарат в Медкорпус. Поверил, что Медицинская гэбня остановит эпидемию.

С тех пор Медицинская гэбня кровно заинтересована в Сепгее Борисовиче как в живом очевидце степной чумы и создания иммунного препарата.

С тех же самых пор в Сепгее Борисовиче заинтересованы фаланги. Как в голове гэбни, утерявшем во время вспышки эпидемии табельное оружие, при помощи которого кто-то прорвал кордон вокруг горящего изолятора.

Много народу не сбежало, выбралось в степь всего полдюжины человек — и те полегли в ближайшем поселении, уже охваченном чумой. Там же обнаружили пистолет Сепгея Борисовича.

Если бы доказали передачу табельного оружия кому-то из заключённых в экстремальных обстоятельствах с целью противостояния подразделениям Силового Комитета — Сепгею Борисовичу светил бы расстрел. Если бы не доказали, но подозревали — пожизненное лишение права на ношение оружия и какую-либо службу, кроме двенадцатого уровня под присмотром Силового Комитета.

Если бы не вмешалась кровно заинтересовавшаяся в Сепгее Борисовиче Медицинская гэбня, его жизнь была бы гораздо проще.

Или смерть.

А так расследование утери табельного оружия продолжалось три с половиной года. Медицинская гэбня хотела для Сепгея Борисовича службы под своим присмотром: Валентин Ананиевич любит вирусы, а Виктор Дарьевич — моделировать экстремальные ситуации, они помогают выявить возможности организма и связь физиологии с работой мозга.

Зато фаланги не любят Медицинскую гэбню.

И ничего (никого!) отдавать ей просто так тоже не любят.

Тайная многолетняя вражда на недоступно высоких уровнях доступа. Сепгей Борисович и не догадывался о ней, пока три с половиной года его жизни не были принесены в жертву этой вражде. Сама по себе его судьба ни для фаланг, ни для медиков большого значения не имела: есть Сепгей Борисович — отлично, нет Сепгея Борисовича — тоже неплохо, не такая и важная птица была. Но как только медики узнали, что он нужен фалангам, а фаланги — что он пригодился бы медикам, пути назад уже не было.

Аттракцион «кто выиграет Сепгея Борисовича».

Три с половиной года перетягивания бюрократического каната для фаланг и медиков. Три с половиной года допросов, периодических предварительных заключений и постоянной невозможности хоть где-то работать и хоть куда-то уехать.

— Год назначения на службу медицинским ревизором?

— Тысяча восемьсот семьдесят девятый.

У ревизорского портфеля, примостившегося рядом со стулом Сепгея Борисовича, истёрлась серебряная бляшка Медкорпуса. Назначение (читай: бюрократическая победа медиков над фалангами) было давно. Достаточно давно, чтобы Сепгею Борисовичу больше не хотелось расстрелять в упор Медицинскую гэбню из  неположенного ему теперь табельного оружия. Но недостаточно давно, чтобы не хотелось расстрелять любого фалангу, который зачем-нибудь негромко окликнет его со спины.

У яблока в руках был очень отчётливый запах лета.

— Год знакомства с Дмитрием Ройшем? — тем же протокольным тоном для заполнения стандартных пунктов досье вдруг спросил фаланга.

Сепгей Борисович всё-таки дёрнулся. Должно быть, его собственные навыки ведения допросов давно не на том уровне, чтобы предсказывать следующий ход фаланги. Так ведь просто, а пробрало.

— Нынешний, тысяча восемьсот восемьдесят третий. Июнь-месяц.

И ответить на это тоже так просто. Конкретные факты на конкретный вопрос.

С Дмитрием Ройшем Сепгей Борисович познакомился только в этом году.

Фаланга выжидательно молчал, последовательно изучая стеллажи вдоль стен.


Еще от автора Альфина
«Пёсий двор», собачий холод. Том I

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


«Пёсий двор», собачий холод. Том II

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


«Пёсий двор», собачий холод. Том III

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.