Чукчи. Том I - [147]

Я проводил также случай с одним приморским чукчей, у которого убили двоюродного брата на стойбище в районе Анюя. Он взял в виде выкупа за убитого маленького мальчика из семьи убийцы и большую часть его стада. На следующий год он опять приехал к ним и снова взял у них много оленей. Он заявил, что виру можно взимать в течение трех лет. Иначе дух жертвы не успокоится. Его требования были сочтены непомерно большими. Когда он ехал обратно, его остановил один из родственников убийцы и потребовал, чтобы он возвратил половину взятых оленей. Люди, бывшие с ним, сразу же начали делить стадо пополам. «Это в последний раз мы даем тебе что-нибудь, — сказал он. — На следующий год мы будем биться с тобой, если ты снова придешь». Брат чукчи, убитого русскими, также настаивал на обычае взимать виру в течение трех лет. Но на третий год он ничего не получил. Общее количество товаров, полученных им и его отчимом, составляло сумму около трехсот рублей. Сюда входили чай, сахар, табак, котлы, пестрый ситец и т. п. Он просил также водки, но у русских ее в это время уже не было, и они не могли удовлетворить его просьбу. В обоих случаях, как видим, вира, выплаченная за кровь убитого, была достаточно велика.

В третьем известном мне случае вира была значительно меньше. Ссора, послужившая поводом к убийству, произошла также на Анюйской ярмарке, в 1894 году. На ярмарку явился чукча с одной только упряжкой оленей (qun-gekeŋə) и остановился в шатре одного из анюйских оленеводов, который прибыл на ярмарку в сопровождении всех своих многочисленных двоюродных братьев. Чукчи из района реки Россомашьей считали этого человека убийцей. Два года тому назад он убил в пьяной драке одного из своих товарищей. Они считали, что на них лежит долг отомстить за убитого. Они явились на стойбище вышеупомянутого оленевода, вооруженные ножами и ружьями. Хозяин стойбища заявил, что он будет защищать своего гостя. Людей у него на стойбище было больше, чем «мстителей». Между обеими сторонами началось препирательство. Сторона, считавшая себя обиженной, хотела получить, по меньшей мере, упряжку убийцы, как вещь, «близкую сердцу» liŋliŋkin. Но обвиняемый наотрез отказался отдать им свою упряжку. «Лучше я умру», — сказал он. После длительных препирательств и взаимных угроз «мстителям» пришлось удовольствоваться несколькими пыжиками. Шкурок было двадцать, общей стоимостью в пятнадцать рублей. Это как такое количество, какое может нагрузить один ездок на оленях на свои небольшие сани. Спустя некоторое время я встретил одного из «мстителей». Он сказал: «Ладно, после всего этого он должен был вернуться к своей семье с пустыми руками. Чай и табак, „желанные его сердцу“, были отняты вместе с этими пыжиками». С точки зрения чукоч, такое объяснение было вполне удовлетворительно. Сила желания приобрести тот или иной товар в чукотской торговле повышает его цену. Чукча готов отдать любую цену за вещь, возбудившую его желания, ибо он не в силах отказаться от нее. Русским торговцам хорошо известна эта слабость чукоч, и они широко пользуются ею в торговле. В данном случае чай и табак были действительно «близкими сердцу» обвиняемого.

МЕЛКИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Мелкие преступления караются или личным наказанием или же уплатой виры. В первом случае провинившегося вызывают на состязание в борьбе и наказание налагают после победы. Я уже приводил[285] отрывок из сказания о «Счастливом женихе», в котором дается, с очень характерными подробностями, описание подобного случая.

«Герой женился на гордой девушке. Всем раньше отказывала. Пришел сосед из соседнего жительства. Отвергла. На утро, уйдя, отправился к стаду. Застал ее в стаде, схватил ее раздел, задавил в снегу, взял ножик и расцарапал ей все лицо. На следующий год этот человек говорит: „Пусть будет опять бег взапуски!“ Собрались все люди. Побежали все. Между тем девушка не вышла замуж. Муж — молодожен не раздевается, в верхней рубашке бежит на состязании. Прибежали назад; опять он один прибежал; других нет. Другие бегающие пришли сзади. Парень встрепенулся, говорит: „Ну, хватайтесь! Ну!“ Гнев в лицо бросился. Стал в позу, говорит: „Ну, кто же схватит меня?“ — „Ну, пусть вот тот схватится“, — указывает на прошлогоднего соседа, изрезавшего лицо его жены. В одежде борется парень. „Нет!“ — говорит тот, опустив голову. „Ну, ну, скорее!“ Пристает настойчиво. Тот отказывается, не может. Пока тот отказывается, он сам на него бросился, подскочил, ногой пнул по лицу. Тот покатился, улетел навзничь и обмер. Немного погодя он сел. Говорит ему: „Ну же, торопитесь“. Тот встал, отказывается. Он схватил его, опрокинул навзничь, вытащил свой поясной нож, ноздри разрезал ему ножом в отместку, веки. Все лицо разрисовал ножом, располосовал во все стороны».

В действительной жизни нередки случаи, подобные описанному в приведенном отрывке. Мне придется впоследствии снова вернуться к ним. Конечно, для того чтобы так наказать обидчика, необходимо сначала победить его в состязании. Каждый раз как я обращал на это внимание моих чукотских друзей, они неизменно возражали мне: «Виновный будет побежден». Это является руководящей идеей всех испытаний о состязаний, имеющих целью восстановление справедливости. На самом деле, некоторые подобные случаи приводили к совершенно обратным результатам. Так, например, Vaatuwge, один из трех братьев-мстителей, о которых я говорил выше, в молодости, пьяный, затеял драку с чукчей по имени Peŋewgi. Они вступили в борьбу; Vaatuwge был значительно сильнее своего противника. Он повалил его, схватил за ногу и дернул с такой силой, что нога у него выскочила из сустава. Peŋewgi так и остался хромым на всю жизнь. Peŋewgi оказался в совсем печальном положении. Его единственный двоюродный брат, Peŋeqlut, хотя и сердитого нрава, был плохой борец. А у обидчика, как уже сказано, были два брата. Все три брата славились силой и ловкостью. Так что обида Peŋewgi осталась невозмещенной.