Чудесная страна Алисы - [10]

— Пошел вон, — сквозь зубы выцедила она и одернула белый халат.

Руки затряслись от негодования. Никогда — ни разу в жизни еще никто не ставил ее в такое нелепое, глупое положение.

— И спрячь! — Ольга яростно выдернула у парня из рук букет и грубо сунула обратно ему же за пазуху, прикрыв отворотом кожаной куртки. На полу осталось несколько осыпавшихся лепестков и пара замятых листьев.

Она стремительно отвернулась, собираясь молча набрать код на замке, чтобы зайти в отделение. Ромка стучать не станет — не такой уж он дурак, уйдет. Глубоко вдохнула-выдохнула и взялась за ручку.

— О-ольг-га… — затянул он в спину и неуверенно добавил, — Ар-ртуровна… — просительно запнулся он.

И Ольге неожиданно, несмотря на стыд и злость, стало невозможно смешно.

— Пож-жалуйста, — протянул он на той низкой ноте, от которой по хребту пробегали мурашки, и Ольга, сдерживая смех, не оборачиваясь, бросила:

— Вечером на квартиру приходи.

Дурак, ну какой дурак — даже сердиться невозможно. Ну почему на глупого красивого мальчишку невозможно сердиться?

Ромка, вскакивая, оживился, обрадовался:

— Сегодня?

Но женщина мстительно отрезала:

— Завтра. Пошел вон.

Распахнула дверь и так же решительно захлопнула ее за спиной. Прямо у Ромки перед носом.

Наверняка деньги ему нужны были срочно, иначе не ломился бы он тут со своим мятым букетом два дня подряд. Ну, ничего — подождет до завтра, будет ему наука.

Впрочем, отказываться от Ромки Ольга и не собиралась. Он ей нравился. Даже очень-очень нравился. Обаятельный, веселый, сероглазый. К тому же брюнет.

Да и обходился он совсем недорого. Ну что там — подкинуть тысяч пять раз в две недели. Так он их отрабатывал — не просто так брал. Труд — ничем не хуже других.

Разговаривать с ним было не нужно. Только время от времени кивать в ответ на болтовню, думая о своем. Многого он не требовал. На наглую попытку «одолжить» машину Ольга раз и навсегда отрезала категорическим отказом. Да и вообще сразу очертила границы оплаты. Ромку никто не спрашивал: работаешь — получаешь, не работаешь — не получаешь. И даже то, что Ольга не очень беспокоилась своим к нему отношением, частенько выпроваживая даже не дав помыться, его не сильно обижало. Чувства собственного достоинства у Ромки тоже не было.

Зато было много другого, от чего Ольга млела и ради чего готова была потерпеть. Нет, она определенно не собиралась отказываться от Ромки. Пусть придет завтра.

5

К вечеру Ольга Артуровна поняла, что очень правильно сделала, не позвав Ромку. Сегодня она была, что называется, не в настроении.

Хотелось тишины. Ольга, сняв очки и туфли, бродила босыми ногами по комнатам. Время от времени садилась набрасывать тезисы к лекциям. Но быстро бросала. Снова брала бокал с вином и принималась ходить: из спальни в кабинет, из кабинета в кухню.

У Ольги была красивая квартира. Полная модных дорогих вещей. Прекрасных вещей. Радующих глаз, удобных, «богатых».

Сама Ольга Артуровна прекрасно понимала, что некоторый свойственный ей «вещизм» — наследие советского детства. Но не боролась с этой дурной привычкой. В конце концов, жизнь и так не перенасыщена радостями, чтобы еще лишать себя каких-то безобидных удовольствий.

Все детство она провела в одной комнате с родителями, братом и престарелой бабушкой — в старой рассыпающейся хрущевке. Отец — отставной военный, мать — врач. Им вечно не хватало денег. Маленькая Ольга ничего не видела: ни дорогих игрушек, ни модных вещей, ни дефицитной еды. При Союзе было только два варианта: либо была еда, но не было денег, либо были деньги, но на них совершенно нечего было купить. Молодость Ольги прошла в эпоху тотального дефицита. Когда в магазинах свободно лежали только кислые желтые леденцы, отдающие на вкус содой, и березовый сок в трехлитровых банках.

Поэтому теперь Ольга Артуровна вещи любила. И умела заработать на все, что ей захочется. Каждые два-три месяца ездила за границу читать лекции. Все остальное время преподавала в Москве. Консультировала, писала статьи, проводила исследования.

Живя в институтской общаге, втроем в комнате, тесной даже для одного, и работая с семнадцати лет, Ольга твердо для себя решила: хочешь иметь — заработай. И деньги — это не презренные бумажки. Деньги — это овеществление, цена твоего успеха. То, чего ты смог или не смог добиться. Твой труд, твоя ценность.

А благородная бедность — это ханжество, глупость и самоутешение. Она-то точно знала — в бедности растет не душа, а зависть. А размножаются только вши.

И когда она купила свой первый чешский диван (по теперешним ее понятиям годный только в больничный коридор) вместо раскладушки — счастью не было предела.

Теперешняя квартира Ольги была миром, созданным исключительно для нее. Никакого дерматина — только кожа, никакого ДСП — только натуральное дерево. Кабинет из дуба. Светильники из муранского стекла. Дорогие, красивые вещи. Все под ее вкус. Эта квартира даже пахла так, как нравилось Ольге Артуровне.

Но главным было то, что она добилась этого сама и в одиночку. Ни на кого не опираясь — не на кого было опереться.

Ольга села в широкое кожаное кресло, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Расслабилась, перебирая события прошедшего дня. Что творилось в отделении, кого сегодня готовили на выписку, кого положили.