Чтобы помнили - [4]

Виктор налил стопку в центре стола, прикрыл хлебом, затем стал разливать остальным. Михаил Васильевич прикрыл свою стопку ладонью.

— Я свою бочку выпил… а впрочем, по такому поводу налей глоток. Один раз живём. И другу моему, не возражаете?

Виктор молча налил две стопки. Михаил Васильевич положил на одну кусочек хлеба.

Помолчали.

— Вечная память, — не выдержал Михаил Васильевич и выпил.

Четверо друзей выпили молча.

Спирт ожёг нутро, расслабил нервы. Шашлык был превосходный. Послышались шутки. Михаилу Васильевичу стало хорошо, как давно уже не было. Он был среди своих.

— Отец, расскажи, как орден «Славы» добыл, — попросил Казбек.

Михаил Васильевич вдруг стал серьёзным, помолчал в раздумье.

— Нет, ребята, про «Славу» в другой раз. Давайте я вам про свой первый бой расскажу. В тему будет.

На фронт я попал в начале сорок второго, и сразу в гвардейский полк. Учили нас, молодых, прямо на марше, во время привалов и днёвок. Ну, пока учили, казалось, всё понятно…

На передний край прибыли в конце февраля. Деревня там была Коркачёво, и речка, как сейчас помню, Порусья называлась. Задача: реку форсировать, захватить плацдарм.

Речку перескочили, сходу немца из первых траншей выбили. И всё. У них эшелонированная оборона, доты, дзоты, блиндажи, вся местность пристреляна. Мы на голом месте, и снег выше колена. Простреливают наши позиции насквозь — головы не поднять. Потери большие. Короче, завязли мы.

Был там овраг пологий. По нему и снабжение, и пополнение ночами получали, в него и раненых стаскивали. Потом немцы с двух сторон поджали, потеснили, овражек этот простреливать стали. Совсем плохо стало, связь и снабжение с «большой землёй» только ночами, под обстрелом. Этот овраг «дорогой смерти» у нас прозвали. А приказ: плацдарм держать! Мы и держали, на два фронта, почти в окружении.

Наш ротный решил ночную вылазку организовать, чтоб немцев от оврага отбросить. Удачно вышло: подползли по снегу — и в рукопашную, молча. Ошеломили. Выбили. И уже бой почти закончился, я очередь автоматную «словил» — три пули: в грудь, в правую руку и правую ногу.

Очнулся утром в овраге. Осмотрелся, как мог — вокруг меня целый госпиталь, только без медперсонала. Раненые все тяжёлые, кто стонет, кто без сознания. У меня тоже сил нет шевелиться. Ну, стало мне ясно, что до темноты нас отсюда не вытащат. Мороз крепчает. Чувствую, замерзаю. Да ещё сосед в бреду без перерыва: «Укрой, замёрзну! Укрой, замёрзну!» В общем, деморализовал он меня. Понимаю, что не дожить мне до вечера, ноги уже перестал чувствовать. Слышу, сосед затих. Глянул на него — мёртвый, и слеза на скуле замёрзла. Жалко себя стало…

Через какое-то время движение в овраге заметил: ползёт солдат, за собой на верёвке мешок подтягивает. Я давай ему кричать, а губы не слушаются, и вместо голоса хрип только. Кое-как здоровую руку поднял и держу. Подполз он ко мне. Оказалось, земляк мой из минометного взвода, Колька Рогачёв, призывались вместе.

Он мне первым делом глоток спирта дал и сухарь большой. Потом с соседа мёртвого шинель снял, укутал меня и снегом привалил. «Лежи, — говорит, — я роту покормлю, на обратном пути тебя вытащу».

Мне, вроде, и вправду теплей стало, заснул, наверно. Очнулся уже в госпитале, через сутки. Спрашиваю: «Меня Рогачёв вынес?» «Нет, — говорят, — санитары ночью вытащили». Потом узнал, не мог Колька меня забрать, убило его в тот день.

Михаил Васильевич замолчал.

— Это ему? — показал на стопку Виктор.

— Ему. А от нашей роты тогда осталось одиннадцать человек. И на меня домой похоронка пришла. Это я уже после войны узнал. А тогда четыре месяца по госпиталям, потом в другую часть попал. Ещё дважды ранен был. Войну в Кёнигсберге окончил. А если б не Колька…

Домой Михаил Васильевич возвращался поездом, через Старую Руссу. До Коркачёво добрался двумя автобусами с пересадкой в районном посёлке. Деревня не сильно изменилась, разве что появился ряд двухквартирных домов советского периода, да пара коттеджей последних лет. Зашёл в магазин, купил бутылку водки.

— Скажите, здесь во время войны бои были…

— Да, да, говорят, много наших погибло. Памятник на бугре за речкой. Раньше на девятое мая там митинг устраивали, всем селом ходили.

— А где?

— По мосту перейдёте, он недалеко, у дороги. Снегом, наверно завалило.

С моста хорошо было видно и реку, занесённую снегом, и овраг. Михаил Васильевич попытался отыскать взглядом место, где лежал раненый. «Наверно, вон там..»

Памятник — бетонная пирамидка с жестяной звёздочкой — стоял на возвышенности метрах в пятнадцати от дороги. Эти метры дались Михаилу Васильевичу с трудом. Снег выше колена «как тогда». «Дойду, всё равно дойду, раз уж приехал. Там Колька, надо повидаться. Другого раза, может, и не будет уже».

Вокруг обелиска, выкрашенного серебрином, по всему периметру плиты с надписями. Расчистил снег.

«Авакян А. В. гв. сержант, Аверьянов…, Аверченко, Абакумов…»

— Сколько же вас здесь, ребята!

Расчистил другую плиту: «Иванов, Иванов, Иванов, Искандеров…»

— Где же ты, Коля? Вот он.

«Рогачев Н. И. гв. рядовой».

— Здравствуй, Коля!

Сердце кольнуло и заныло противно. Михаил Васильевич опустился на плиту.