Чтобы помнили - [6]

— Ну, завёл дед песню, теперь на полчаса, — громко прошептал кто-то из гостей.

— А наши стодвадцатимиллиметровые миномёты в болото не поставишь, — невозмутимо продолжал Леонид Павлович. — Однако смекалка русского солдата всегда выручала. Придумали мы ставить плиту миномёта на корневище дерева, а для горизонтальности настил из сучьев делали. Так и выставили батарею, к бою изготовили, а как приказ поступил, стали стрелять со своих закрытых позиций.

Хорошо стреляем, наблюдатели доносят, что накрываем огнём скопление противника. Мы все рады — это же первая наша боевая стрельба, и сразу в точку — не зря учились.

Вдруг как жахнет над головой! Я на земле очутился. В ушах звон. Никто ничего не понимает. Стрельбу прекратили, разобрались. У одного миномета плита с корневища съехала, ствол немного повернулся, ну и мина за вершину сосны задела, ровно у меня над головой. Шинель на мне в решето, а тело даже не поцарапало.

Подошёл к нам командир батареи сорокапяток, бывалый офицер, с орденами, посмотрел на меня и говорит: «Это твоё боевое крещение. И если своя мина не убила, немецкое оружие тебе уже не страшно. Долго жить будешь». Вот он мне какое предсказание дал…

— Кончай уже, Палыч, выпить хочется!

— Ты, Семён, своё возьмёшь, через час в салате лежать будешь.

— А чего ты тут лекцию развёл? — обиделся Семён. — Свадьба, поздравлять молодых надо, а ты…

— Я и поздравляю. А ты старших не перебивай. Тебе, видать, тоже предсказание было.

— Какое? — Семён раскрыл рот.

— Если от первой бутылки не помер, до самой смерти пить будешь.

Народ развеселился.

— И вот, что вы думаете, — продолжил ветеран, — сколько возможностей сгинуть за войну было — и хоть бы что! Взять хотя бы случай с котелком в ту же зиму. В наступлении плохо питались, всухомятку. А костры на передовой разводить запрещалось, чтобы не демаскировать, значит. А тут метель поднялась — соседа не видать, не то что немцам нас. Решили мы своим расчётом горячего сварить. Костерок в снегу развели, сварили, стали делить. Тут, откуда ни возьмись, артналет. Да такой плотный, я за всю войну такого больше не видел. Все — кто куда, я под дерево, а котелок с варевом к брюху прижал, берегу. Думаю, если жив останусь, поем всласть горяченького.

И хоть огонь был шквальный, а как-то уцелели все из нашего расчёта. Только чувствую, котелок мой полегчал. Поковырял в гуще ложкой, да и выловил осколок.

Или тогда, в окружении… да это я уже сто раз рассказывал, все знают.

Так к чему это я всё говорю, дорогие мои молодожёны? А к тому, что если ваш собственный развод не убил вашу любовь, теперь вашей семье ничего не страшно. Жить вам в согласии и счастье до конца дней ваших.

Горько!

Чтобы помнили

Жил в далёком сибирском городе израненный и покалеченный войной ветеран Матвей Иванович. Жил в согласии со своей супругой, получал пенсию, состоял на учёте в совете ветеранов, иногда в порядке патриотического воспитания выступал перед школьниками, получал ко Дню Победы подарки и в целом жизнью своей был доволен.

Однажды разыскали его однополчане, пригласили поехать на места боев. Собрались они, всего пятнадцать человек, в маленьком городке, где остатки полка после трёхмесячного отступления получили приказ стоять насмерть, и где все полегли, не сдав позиций.

Городок после войны разросся, но следы обороны на окраине сохранились. Побродили ветераны вдоль заросших траншей, вспомнили, как дело было, удивились, что ни памятника, ни могилки нет на том месте, где сотни людей головы сложили. Помянули погибших и разъехались по домам.

Через некоторое время постигла Матвея Ивановича беда великая. Остался он на целом свете один. Погоревал ветеран положенный срок, потом продал свою «хрущевку» и переехал в тот городок, где последний бой принял.

Купил на самой окраине домушку-развалюшку. Хоть и плохонький, зато прямо на бугре, где линия обороны проходила. Прописался, как положено, и стал в исполком ходить, памятник требовать. Принимали его хорошо, выслушивали, обещали разобраться, подумать, согласовать, изыскать средства, просили сходить ещё туда-то и туда-то. Матвей Иванович ходил, писал бумаги, присутствовал, делал всё, что говорили.

Пока дела решались, взялся Матвей Иванович за написание «Боевой летописи полка». Трудно она ему далась. С грамотой у него с детства нелады, архивы на запросы медленно реагируют, а главное, болеть часто стал. Как начнёт вспоминать подробности боёв, так сердце из груди выскакивает. Но, написал. Молоденькая учительница истории из ближней школы сама на машинке перепечатала три экземпляра и обложку сделала. Одну «летопись» Матвей Иванович школе на память оставил, другую в городскую библиотеку отдал, а третью послал в Совет ветеранов дивизии. Тем временем и с памятником дела дошли до согласования проекта. Матвей Иванович настаивал, чтобы памятник стоял на самой вершине бугра.

Но тут наступила перестройка. Проект отложили, не до памятников стало. А потом и начальство сменилось. Новая власть играть с ветераном была не намерена, прямо спросили:

— Зачем тебе, дед, это надо?

Ясно стало Матвею Ивановичу, что «тут ему не светит».