Чтобы помнили - [2]

Сапоги

В пятницу Матвеич позвонил старшему внуку.

— Приезжай, Вадимушка, в воскресенье, и друзей своих возьми. Пчёлок пора выставлять, и так уже засиделись они. Ничего, ничего, у вас там, в городе всегда дела. Найди уж время.

Вадим приехал с двумя приятелями. Матвеич не дал им расслабиться, сразу к делу.

— Давайте, давайте, хлопцы, солнышко уже вон где, надо всё успеть. Пчёлкам облетаться надо, пока тепло.

— Да ладно, дед, успеем. Дай перекурить.

— Накуритесь потом. Берите улей, тащите вон туда. «Успеем!» Тебя вот закрыть на пять месяцев в собачьей будке без туалета, а когда криком кричать начнёшь, говорить: «покурим и успеем».

Парни рассмеялись.

— Нечего ржать как кони. Берите второй, да аккуратней! Да леток не зацепи, а то они вылетят, дадут тебе прикурить.

Городские хоть и молодые, утомились скоро.

— Да куда ты гонишь, Матвеич? Давай перекурим. Пять месяцев терпели, ещё пять минут потерпят.

— Ничего, тренируйтесь. Засиделись там, в городе, за своими компьютерами. Как медок лопать круглый год, так все любите.

— Да мы к тебе не ради мёда ездим, Матвеич.

— Скажи-ка! А чего ж весной вас не дозовёшься, а как качать мёд, так полон дом помощников?

— Мы больше поугорать к тебе ездим, дед. Ты же всегда такое отколешь, мы потом весь год твои анекдоты вспоминаем.

— Ладно, тащи, давай! Угорают они!

Справились быстро. Матвеич открыл летки. Пчёлы дружно вылетели с непривычным для ранней весны гулом.

— Вот теперь пошли угорать, — сказал подобревший Матвеич. — Делу время, а медовухе добрый вечерок.

Матвеич заранее всё приготовил: и медовуху, и закуску добрую. Любил он с молодыми за столом посидеть — и сам себя молодым чувствуешь. Не то, что со стариками, с ними и разговор только о болезнях, да о лекарствах.

— Ну, давайте за пчёлок, чтобы лето им добрым было, чтобы липа цвела хорошо, — провозгласил Матвеич первый тост.

Парни, порозовевшие от работы на свежем воздухе, закусывали с удовольствием.

— Дед, ну расскажи сказку, — попросил Вадим, предчувствуя удовольствие. Он гордился дедом перед друзьями, которые потом всем пересказывали дедовы байки.

— Сегодня грех врать, — сказал Матвеич. — Сегодня у меня день рожденья.

— Да ладно, дед, ты ж в декабре родился, — заулыбался Вадим.

— Аккурат сегодня, восемнадцатого марта одна тысяча девятьсот сорок третьего года, — невозмутимо ответил Матвеич.

— А ты же воевал… — парни недоверчиво улыбались, всё ещё предчувствуя розыгрыш.

— А вот давайте ещё по одной выпьем, и я вам расскажу.

Пошли мы в наступление. А весна, как сейчас. Днём тепло, под снегом слякоть, ночью мороз. Окоп не выроешь, весь день на брюхе. А мы по-зимнему, в валенках, промокнешь за день, а обсушиться негде. Ноги больше всего и страдали. И появилась у меня тогда мечта-идея: снять с немца сапоги. У них хорошие сапоги были. И вот, как подвинем немцев, я всё себе обувку приискивал. Стащу с убитого, а малы — у меня ж сорок четвёртый, а мне все недомерки попадались.

Вот раз приказ: взять высоту. Ну, изготовились, политрук нам лекцию прочитал. А мы и сами рвались, все на фашистов кровную обиду имели. Кто за своих мстил, другие насмотрелись в наступлении, что они натворили. И пошли на рассвете, после артподготовки.

Лихо мы тогда в их траншею ворвались, прямо на головы попрыгали. А там же, в бою себя не помнишь, только действуешь, как собака в драке. Бегу я по траншее, и вдруг прямо на меня фриц с карабином. Здоровенный такой, рожа красная, на щеках щетина рыжая. И так он неожиданно появился! И растерялся я. Я же сырой ещё был, неопытный, в рукопашной первый раз. Не знаю, почему я не стрелял, выключило меня. А он тоже не стреляет, замахивается карабином с примкнутым штыком… Тут над ухом: тра-та-та!

Фриц всё же достал меня, вот видишь шрам, щёку штыком полоснул, навалился на меня уже мёртвый. Тут старшина наш через нас обоих перепрыгивает и по матушке меня: «Вояка хренов, — кричит, — забирай документы у него и догоняй живо!» Это он фашистюгу уложил из-за моей спины.

Понял я, что повезло мне. Документы у фрица вытащил, и сапоги давай стаскивать. А ведь впору пришлись, в самый раз. Я в них до самого переформирования протопал. А фриц какой-то знатный попался, мне за его документы даже благодарность перед строем объявили. Правда, политрук замечание сделал, что в немецкой обуви — мародерство, говорит. А я ему говорю: какое же это мародерство? Он сволочь, нашу землю топчет, сапоги у него из наших колхозных коров, поди, сделаны. Я на них больше имею права ещё и потому, что убил его, и других убивать будет удобнее с сухими ногами.

А самое-то главное вот что было. Догнал я тогда своих, тут перестрелка началась. Я приладился, фрица на мушку взял, на курок жму — а он не стреляет! Я ведь перед атакой автомат с предохранителя позабыл снять.

Так что, ребятки, день рожденья у меня сегодня. Это вы сейчас один день рождения имеете, и празднуете его, как будто сами себя родили. А у моего поколения много таких праздников, и неизвестно ещё, кто больше потрудился, чтобы я на свете жил, мать родная или однополчанин, что случайно рядом оказался.

На два фронта

Михаилу Васильевичу Ярцеву дали путёвку в военный санаторий. А чего бы ни съездить? Лет десять уже никуда не выбирался. Жена умерла, потом инфаркт, теперь вот врачи разрешили, сами рекомендуют. Дочь отговаривала: что там в декабре мёрзнуть? Но он решил ехать. В его возрасте лета можно и не дождаться, а на Чёрном море и зимой не холодно.