Чтобы помнили - [3]

Аэропорт ослепил чистотой и комфортом. В самолёт посадка по закрытому переходу — хоть в домашних тапочках иди, не замерзнешь. В «Боинге» Михаил Васильевич летел первый раз в жизни. Место досталось у иллюминатора. Кресла удобные, ноги вытянуть можно. Стюардессы улыбаются, не знают чем угодить. Молоденькая соседка (хотя для него теперь почти все «молоденькие») заметно нервничала, и Михаил Васильевич попытался её успокоить:

— Вот дожили, какие самолеты стали! Одно удовольствие, даже уши на взлёте не болят.

Соседка бросила на него презрительный взгляд.

— Полный отстой! Так некомфортно я ещё не летала. Никогда больше не полечу этой компанией!

«Избаловались! Трудностей не знают», — подумал Михаил Васильевич, но вспомнив о больном сердце, спорить не стал. Уставился в иллюминатор.

Внизу медленно проплывали заснеженные извилистые речки, посёлки, дороги, рощицы. «А ведь в начале войны здесь был фронт. От Балтики до Чёрного моря. Надо же, куда немец дошёл! И как выстояли?» Но и воспоминания пришлось отогнать — нельзя нервничать, и так нарушил запрет врачей лететь самолетом.

Санаторий был шикарный. Видимо, ещё сталинских времен. Расположен в тихом распадке между гор на окраине города. Здания украшены колоннами, лепниной и статуями, прославляющими мирный труд советских граждан. Палаты на двоих. Питание четыре раза в день самое разнообразное, с фруктами и соками.

Михаил Васильевич был доволен. Только фронтовиков было мало. Были военные пенсионеры, были «афганцы» и «чеченцы», но у них другая война. Соседом по палате оказался ветеран труда, насквозь больной. Он постоянно смотрел телевизор и говорил о маленькой пенсии, больших ценах и всё жаловался на жизнь.

Михаил Васильевич твёрдо решил ни с кем не спорить, не расстраиваться, поправлять здоровье. Он гулял по дорожкам санаторного парка, обсаженным кипарисами и другими южными деревьями, большинство которых были зелёными, или шёл в город, на берег моря к портовому молу.

Зимнее море было тёмным, штормило. Он подолгу наблюдал, как длинные волны одна за другой бились в бетонный мол, взлетали широкими фонтанами вверх и осыпались мелкими брызгами. Пахло водорослями и солью. «Вот так и мы волна за волной били в фашистскую стену, разбивались в пыль, но за нами шли другие и сломали, и затопили собой вражеское логово и Европу. Жаль, что не всю. Не тявкали бы теперь, не мешали бы жить». Такие рассуждения он прерывал, чтобы не нервничать, шёл обратно в санаторий или просто гулял по улицам города.

Магазин «Кавказские вина». Зашёл. Любил когда-то. Витрины с подсветками, и чего только нет! «Не то, что в наше время…»

— Дед, долго ты тут зевать будешь? Подвинься! — молодой, самоуверенный, наглый.

Михаил Васильевич молча пошёл к выходу. «Главное — не нервничать».

— Извинись перед стариком! — раздалось за спиной.

— Да задолбали эти ветераны!

Раздался глухой удар. Продавщица взвизгнула. Михаил Васильевич обернулся. Двое крепких мужчин подняли с пола парня с разбитой губой, подтащили к нему.

— Извинись!

— Отпустите его, ребята, он всё равно не поймёт, — сказал Михаил Васильевич.

— Ладно, живи, тварь! — сказал тот, что был повыше. — А вы сейчас в санаторий? Пойдёмте вместе. А то такие, как этот, мстительные.

— Спасибо, я сам. Я медленно хожу.

— А мы не спешим, правда, Егор?

— Откуда вы знаете, что я в санатории?

— А мы тоже там.

— Ну, тогда давайте знакомиться. Гвардии старший сержант Ярцев Михаил Васильевич. Второй Украинский, затем Первый Белорусский фронты.

— Лейтенант Виктор Самойлов. Кандагар, — в тон ветерану ответил высокий.

— Рядовой Кравченко, — Егор протянул левую руку.

Только сейчас Михаил Васильевич заметил, что правая рука Егора в перчатке и выглядит неестественно — протез.

— А вы с какой войны? — спросил Егора Михаил Васильевич.

— Все мы оттуда.

— И сколько вас «всех»?

— Четверо, — ответил Виктор. — Михаил Васильевич, присоединяйтесь к нашей компании. Мы тут местечко разведали в лесу. Посидим вечером по-походному у костра, шашлык будет.

Было в этих мужчинах нечто располагающее, и он согласился, тем более что сосед по комнате уже надоел своим нытьём о плохой жизни.

Виктор зашёл за Михаилом Васильевичем после ужина.

За территорией санатория в изгибе распадка уже горел костёр, на обломке фанеры был накрыт импровизированный стол.

Поздоровались.

— Ваше место, Михаил Васильевич, — указал Виктор на единственный стул, видимо, специально принесённый. — Присаживайтесь.

Михаилу Васильевичу хотелось быть равным среди равных.

— Что ж вы меня совсем старым-немощным считаете? Я как все.

— Мы не возраст уважаем, а заслуги, — сказал коренастый Серега.

— Откуда тебе знать о моих заслугах?

— Мы ваши орденские планки видели, у вас на пиджаке. Только боевых орденов пять. Мы все вместе не дотягиваем.

— Этот аргумент принимаю, — согласился Михаил Васильевич и уселся.

— Шашлык готов, — прокричал от костра чернявый Казбек. — Наливай, командир!

— Позвольте узнать, по какому поводу праздник? — спросил Михаил Васильевич.

— Мы не празднуем, мы отмечаем, — ответил Егор.

— Годовщину гибели роты, — добавил Виктор, — от которой мы четверо только и остались. А соответственно, и наш общий день рожденья.