Что за Проспектом Мира - [17]

- Если официально: колония тварей локализована, гнездо уничтожено, а оставшиеся отдельные особи будут истреблены в ближайшее время.

- Вы так доложите начальнику станции?

- Кому? – Георгий Иванович понял, что сказал глупость, это еще большой вопрос, кто кому здесь должен об обстановке докладывать. – Пусть он послушает, как я об этом по телефону буду сообщать. Кстати, лучше это сделать немедленно.

- Ерофей, а как там обстановка? – Ярко освещенная палатка в конце платформы приковывала взгляд, если что-то случится, впечатлительная Настя тут же дала бы знать об этом визгом или громкими рыданиями.

- Да у вас тут врач какой-то странный... Ничего не делает.

- А потому что у него нет ни медицинского образования, ни практики. Зато шины на переломы накладывает очень умело. Он же специалист по сопромату. - Ершик, пошарив в памяти, не обнаружил там такого слова. – Вот про нагрузки, изгибы, поверхности – это он понимает, а резаные раны зашивать не умеет.

Чего только не бывает на «красной» линии...

- Старый... – Ершик позвал его шепотом, на случай, если приятель спит, но он открыл глаза.

- Она ушла?

- Да, вроде. Она ведь вчера тому красноармейцу помогала, который вместо врача...

- Не помню, отключился к тому времени. Эта водичка только давление поддерживает, - он не мог повернуть голову, только взглядом указал на капельницу, да и говорил с трудом, - на неделю точно выбыл из строя.

Старый хотел еще что-то сказать, но пришлось подождать, пока он наберется сил. Странно было видеть этого физически крепкого человека таким слабым, но зато от Насти ему теперь никуда не деться! Ершик все-таки хотел, чтобы приятель увидел, наконец, какая Настя красивая, а она пусть перестанет прятаться и посмотрит ему в глаза так же, как смотрит, когда он не видит этого. Но, мало ли, что он хотел бы, Старому виднее...

- Я теперь не смогу отвезти тебя домой.

Так вот о чем он думал, и почему у него такой расстроенный вид.

- Слушай, Старый, мне не пять лет, и не десять, за руку водить не надо! И сопли вытирать тоже!

- Остынь, Ерофей, вспомни, я тебя от Славки Петрова на Проспекте Мира увел, и должен был сдать обратно в целости и сохранности. Ты и без того тут сидишь лишний день, дома-то, небось, с ума сходят. Вид у тебя домашний, на беспризорника ты не похож, вряд ли часто дома не ночуешь... – Такая длинная речь заставила его опять закрыть глаза и собирать силы. – Хоть ты и самостоятельный, но совесть-то должна быть. Домой немедленно!

- Обязательно. Вот только «Робинзона» вашему сыну передам...

- Славке отдашь, он найдет, как отправить. И пусть Пашке скажет, что папка через две недели сам приедет и заберет его насовсем. Хватит ему на фюрерскую морду смотреть, забудет скоро, как отец-то выглядит. Если этот доктор мне своими грязными лапами сепсис не устроит, или медсестра новоявленная со своей заботой... Как блондинку зовут?

- Настя.

10. Последняя книга

Старый был прав во всем: и домой давно надо возвращаться, и мама с ума сходит, и с беспризорной жизнью пора завязывать, а то скоро вши заведутся. Ночь еще не кончилась, Ершик как раз успел кое-как помыться холодной водой, а когда включился свет и из динамиков зазвучала знакомая веселая песня, он уже надевал свитер. Пробираясь к палатке Георгия Ивановича, услышал недовольный голос уборщицы:

- Это какая ж сволочь тут такую лужу наплескала?!

Особист возник на пороге опять без приглашения, Ершик не обрадовался его появлению, хотя тот ничем не был виноват перед Старым, патрон заклинить может у каждого и в любой момент.

- Ты ведь не родственник Самарину?

- Не родственник... - Врать не было смысла, арестовывать его вроде пока не за что. – Я уйду отсюда сегодня, домой пора. И дело еще одно есть.

- Я тебе выпишу пропуск на свободный проход. Сроком на неделю. Успеешь дела закончить?

Ершик не верил своим ушам, с чего бы вдруг к нему такое расположение? Из-за того, что Старый особисту жизнь спас? А он сам все-таки имеет к нему какое-то отношение, хоть и просто приятель, а не сын родной? Офицер присел рядом, развернул свою папку, начал заполнять бланк пропуска:

- Имя полностью?

- Павленко Ерофей Шалвович.

Особист посмотрел на него так же странно, как только что смотрел сам Ершик, но никак удивившее его имя не прокомментировал. Специально их, что ли в этот особый отдел набирают таких: без эмоций, без чувства юмора? Может, и специально. А может, другие не приживаются, столько людей допрашивать – никаких нервов не хватит. Эту сцену и застал Георгий Иванович: задумчивого Ершика и особиста рядом с ним, заполняющего какую-то бумагу в папке-планшете. Офицер быстро сообразил, почему старый учитель вдруг побледнел и скомкал в руках мокрое полотенце:

- Это не то, что вы подумали, молодой человек не арестован. И это не допрос. - Он поставил внизу подпись с завитушкой и отдал бумагу Ершику. – Неделя. И тебя здесь не должно быть.

А его тут уже давно не должно быть. Если бы не Майя и Старый... Или наоборот? Родного-то отца Ершик давно не видел, и скучал по нему. Не воспользоваться ли пропуском, чтобы поискать его на «красной» линии? Но на это уйдет не один день, а ему еще надо попасть на Пушкинскую.