Что я натворила? - [4]

Из уст Кэтрин вырвался краткий, наигранный смешок.

Роланд уставился на нее, почти окончательно решив, что она действительно сошла с ума.

— Должен сказать, Кэтрин, как друг, а не как следователь, ваше состояние беспокоит меня очень сильно.

Гиринга перебил смех женщины. Она вздохнула, слегка качнувшись. Вытащила из кармана своего кардигана бумажный платок, тщательно промокнула глаза и высморкалась.

— Мне очень жаль, Роланд. Не нужно было смеяться, я знаю. Я чересчур эмоциональна. Последние два дня дались мне нелегко.

Оба помолчали — слишком уж неподходящим казалось это определение «нелегко».

— Я смеюсь, потому что ждала помощи и поддержки от кого-нибудь все последние почти двадцать лет. Но теперь, впервые после того дня, когда я вышла замуж, я больше не нуждаюсь ни в чьей заботе, потому что теперь наконец в безопасности.

Кэтрин положила ладони на стол, как бы пытаясь стать сильнее, прикоснувшись к этой твердой поверхности, чтобы подчеркнуть, что теперь она в состоянии справиться со всем сама.

Роланд встал и принялся расхаживать по помещению, сомкнув руки за спиной. Его терпение было на исходе, и уровень его разочарования возрастал прямо пропорционально пониманию того, что в допросе не предвидится никакого прогресса. У Гиринга появилось стойкое ощущение, что весь этот разговор может продлиться еще не один час, а тратить столько времени впустую он был совершенно не намерен.

— Итак, Кэтрин, давайте уже наконец поговорим начистоту. Я оказался в очень трудном положении. Я имею в виду не профессионально, а психологически. Мне совершенно непонятно, что с вами такое происходит. Я знаю вас с Марком уже… сколько? Кажется, почти десять лет?

Кэтрин мысленно прокрутила перед глазами картину: дочь Гиринга, юная Софи, — тогда ей было лет восемь — впервые появилась на занятиях в академии Маунтбрайерз. Она была такой милой, с ее маленьким кожаным рюкзачком, испуганным выражением ее покрытого веснушками личика и качающимися косами. Теперь эта Софи была уверенной шестнадцатилетней особой, на которую засматривались все мальчишки, в том числе и сын Кэтрин. Женщина кивнула. Почти десять лет.

— И за все это время вы с Марком всегда считались образцовой семьей, преданными друг другу супругами. Марк прекрасно отзывался о вас. Вы понимаете, почему это все кажется мне несколько странным?

Роланд на мгновение уставился в потолок, пытаясь унять нервную дрожь, а потом попробовал зайти с другой стороны.

— Поймите, Кэтрин, я изо всех сил стараюсь быть вежливым с вами… поэтому пора нам уже прекратить ходить вокруг да около и перейти к сути. Марк… был… человеком, к которому все относились с почтением и теплотой. К тому же директором академии! Обладателем государственных наград, его уважали все коллеги. А теперь вы ждете, что я и все остальные поверим, что в течение последних восемнадцати лет за высокими стенами вашего особняка вы переживали форменный кошмар? Все, что мы, окружающие, видели — счастливых мужа и жену, которые казались в высшей степени преданными друг другу. Теперь, я надеюсь, вы осознаете, почему у некоторых могут возникнуть трудности с пониманием вашего поступка?

Кэтрин улыбнулась нерешительно и ответила, тщательно подбирая слова:

— Я прекрасно понимаю, что многие люди видят лишь то, что хотят, Роланд. Это мне известно. Но важно и другое. Некоторые из нас — великие обманщики. Именно таким был Марк, и я тоже в какой-то мере. Он был чудовищем, притворявшимся невинной овечкой, а я была его жертвой, которая пыталась делать вид, что все не так. Вот тут я виновна по всем пунктам, признаю.

— Кэтрин, я попросил бы вас не использовать эту фразу, — бросил Гиринг несколько зло. Кэтрин не могла точно сказать, всерьез ли он злится или нет.

— Хорошо, Роланд. Так вот, что я хочу сказать — для меня не имеет значения, что подумают другие. Правду в данном случае знаю только я, но однажды, надеюсь, ее узнают и мои дети, и это единственное, что имеет для меня какое-либо значение. Да, я виновна и знаю, что избежать расплаты не смогу. Вот только, скажу я вам, нет такого наказания, которое было бы хуже той жизни, которую я вела в качестве супруги Марка. Теперь я ничего не боюсь.

Роланд присел на стул с противоположной стороны прямоугольного стола. Он вытянул ноги, скрестил их, и, сцепив руки за головой, глубоко вздохнул. Перед его глазами пронеслось множество тех вечеров, когда он сидел за столом на уютной кухне Марка и Кэтрин, которая сновала туда-сюда в домашнем платье и фартуке в цветочек, наливая чай из начищенного до блеска чайника. По воскресеньям, после службы в церкви, Марк часто собирал гостей, и в доме Брукеров царила непринужденная атмосфера — мужчины шутили, обсуждали соревнования по крикету, а за тонким звоном фарфора еле слышно мурлыкало радио «Классик».

И все, что только что сказала Кэтрин, не имело совершенно никакого смысла. Тем не менее Роланд был готов ее выслушать. Он должен был слушать, потому что ему нужно было понять главное. Гиринг провел рукой по лицу и закончил, сгребая скальп и похлопывая себя по боку.

— Я работаю не первый год, Кэтрин, и всякого повидал. Иногда у каждого из нас бывают неудачные моменты; стечение обстоятельств, случайность… — начал он.